«…Я работал тогда директором армавирской студии телевидения. Мы только-только построили новое студийное помещение и перевели туда городское радиовещание. Вдруг к нам в студию приехал председатель горисполкома Иван Михайлович Сиворонов. С ним находился молодой мужчина довольно приятной наружности.
– Знакомьтесь: Иван Тимофеевич Трубилин, только назначенный начальник Армавирского территориально-производственного управления сельского хозяйства…
…Есть люди, облик которых носит яркий отпечаток той местности, где родились, – продолжает Зырянов. – При знакомстве с Иваном Тимофеевичем бросилась в глаза именно его кубанская стать. Она проявлялась во всем: в мягком, чуть на украинский манер, говоре, в добродушном, с прищуром глаз, выражении лица, в искреннем смехе, в плавной и в то же время твердой походке… Речь пошла о том, чтобы помещение, занимаемое радиоредакцией, выделить для размещения вновь созданному территориально-производственному управлению. Тут же все и порешили. Мы потеснились, и сотрудники вновь созданного учреждения стали переселяться, обосновываться, обживаться…»
Так у любознательного Зырянова появился чрезвычайно интересный «сосед», с которым по вечерам, за чашкой чая, который Федор Павлович заваривал каким-то только ему известным способом, они, еще достаточно молодые люди, но уже занимающие заметные посты, вели обстоятельные разговоры, больше о крестьянских заботах, которые, благодаря Хрущеву, выводились в самый центр государственной политики. Темпераментный Зырянов, вспоминая то время, пишет:
«Тогда у селян болью отозвалось волюнтаристское решение Хрущева забрать с сельских подворий крупный рогатый скот. Корова, оказывается, мешала крестьянам «дружно идти к коммунизму…» Личного скота у крестьян не должно быть. Сколько слез пролили люди, отводя своих буренок на колхозный двор…»
Я, кстати, хорошо помню то время, поскольку у нас в частном подворье на далекой окраине Краснодара, что за ул. Шоссе Нефтяников, еще долгое время на «конспиративном положении» обретался упитанный кабанчик по кличке Боря. Когда об этом пронюхал суровый квартальный, отставной конвойный сержант по кличке Сундук и пообещал сообщить «куда надо», то перепуганные родственники (а я у них жил) в тот же день позвали соседа, который под теткин плач Борю и прикончил.