Нас провожает с тобой гордый красавец Эрцог,
Нас ожидает с тобой марево дальних дорог.
Вот и окончился круг, помни, надейся, скучай!
Снежные флаги разлук вывесил старый Домбай.
– Вален! – Мишка снова перешел на прозу. – Да очнись ты! На фиг она тебе нужна. Ты же творец, значит страдать должен… Страдания художника – это… это… Это энергия для вдохновения. Ты вслушайся, как тот злодей излагает, – и он снова запел, на этот раз громко:
Что ж ты стоишь на тропе, что ж не хочешь идти?
Нам надо песню допеть, нам надо меньше грустить…
Валька забился в угол кровати, прямо на смятую подушку, подобрав под подбородок ноги, и тупо смотрел в одну точку.
– Слушай, Вален, – менторски вступил я, – че бы тут не пели, лучшее лекарство от неразделенной любви – новая любовь… Я на той вечере присмотрел одну барышню, тоже, кстати, из Краснодара…
Мишка захохотал.
– Че ты смеешься? – Корсун зло посмотрел в его сторону.
– У-у-у… – завыл наш общий друг, – я ее знаю. Стрептоцид на моей башке – просто лютики степные. Но я, думаю, тебе понравится… Как ты, Волоха, считаешь?..
– Валь! – заговорил я. – Та барышня тебе подойдет, хотя бы потому, что она единственная, кто способен ехать с нами в обратный путь на мотороллере.
– Тем более в краснознаменной овчине, – Мишка потряс ленкиным тулупом. – Ей, видать, сам Визбор куртец подарил. Японский, по-моему? Сплошные молнии и карманы, хоть сегодня на Эверест…
– Значит так! – решительно продолжил он, – я сейчас пойду разыщу ее…
– Кого? – проскрипел Валька.
– Ну, подружку твою новую… Она с ранья чаще всего в баре ошивается. Да! Немножко выпивает, но создание прелюбопытное. В училище у нас пробовалась натурщицей, раздевалась, как солдат по сигналу «Отбой». Правда, мечтает о журналистике. Калугин, куратор нашего курса, не захотел брать, объясняя, что она первую и вторую древнейшие профессии быстро объединит с нашей. А у него, видите ли, «партейный» билет один… Так что, вести?..
– Веди… если хочешь, – неуверенно всхлипнул Корсун. – Только я небрит…
– И не надо! – воскликнул «Сальвадор». – Она как раз из тех, кому нравятся небритые, лохматые, нечесаные, страдающие по утрам похмельем… Сейчас увидишь! – и он скрылся за дверью.
Минут через десять появился вновь в сопровождении барышни, заставившей Вальку впасть в еще более ступорное состояние. Несмотря на холод, девица была в шортах, майке, при полном отсутствии лифчика и с гигантским начесом на голове, выкрашенным в сине-зеленый цвет. К тому же в эту копну было воткнуто радужное перо неизвестной нам птицы. Как потом объяснила, тайского петуха. Где взяла – не помнит, кто дал – тоже…