А если б, пугается Посланник, прыткая Стрекозка разыскала бы его накануне! А если б чудом дозвонился Дизайнеру!
– Сегодня, – сообщает, придержав вилку, – пятьдесят лет Астахову.
Редакторша – его редакторша, женщина добрая и хозяйственная (отличные носки вяжет), перестает жевать.
– Пятьдесят? Я думала, он старше.
– Увы! Боги своих любимцев забирают молодыми.
Мышиные глазки – зырк в его сторону, зырк.
– Это тот, что о Секст Эмпирике написал?
– Он самый.
– Господи! Да кому нужен сейчас Секст Эмпирик!
– Никому! – соглашается профессор. – Никому… Но книжка-то знаете как называется? Не «Секст Эмпирик», нет. «Шестой целитель» называется книжечка. А это уже – вы ведь люди опытные, вы знаете! – это уже не просто книга, это уже товар…
– Товар, на который не будет спроса.
– Не скажите! – взмахивает вилкой доктор диалектики. Вообще-то манеры у него хорошие – в отличие от меня, – но больно уж увлекающаяся натура. За что и любят его. (Меня не любят.) – Не скажите! Книга, согласен, малоактуальна – в конъюнктурном смысле слова, – но это ее главное достоинство. Согласны? – мазнув взглядом по смуглой шейке, апеллирует к редакторше.
Редакторша молчит и молчит грустно. (Зато тропические девочки веселятся вовсю.)
– Может, у него есть что-нибудь другое?
– Ничего! – отрезает Посланник. – Если б у него было что-нибудь другое, то это был бы уже не Толя Астахов, а… Вот у меня, – кается, – есть.
– С вашей рукописью, – констатирует хозяйственная женщина, – все в порядке.
– Потому что я не Астахов. Я – Посланник.
– Кто-кто? – вскидывается мышка.
– Посланник! – объявляет мой атташе. – Посланник… Так звал меня Астахов, когда утешить хотел. Я нагрешу, бывало – я ведь грешен – о-о, грешен! – а он: не падай духом, старче! Да как же, говорю, не падать, если я, сукин сын такой… Ты не сукин сын, отвечает. Ты – Посланник.
– Божий, что ли? – тянет носик вверх неугомонная мышка. – В евангельском смысле?
– Божий! Разве я похож на Божьего? Отпетый материалист, который тем и зарабатывает себе на хлеб насущный. А иногда, если пофартит, и на ананасовый компотик. Вот и редактор мой говорит, – снова вовлекает в беседу хозяйственную женщину, – что у меня все в порядке. У Астахова – не в порядке, на Астахова, видите ли, бумаги не хватает – на него всегда чего-то не хватало, – а для моего сочинения, слава тебе господи, бумага есть.