– Хорошо. Пусть так. – Я кивнул, соглашаясь, – Лагерь при
чем?
– Вчера была та самая дата. День, когда разрушили церковь. Вот
они, солдаты, и повылазили. Знак они оставили. Как предупреждение.
– Мишин был непреклонен. Он решил во что бы то ни стало убедить
всех в своей правоте.
– Короче…– Впереди уже виднелась столовая и мне, честно говоря,
слушать бред надоело.
Я знаю точно, потустороннего мира нет. От версии с его
существованием почти сразу после войны отказались все Конфессии.
Правда, в мое время, то есть спустя двести лет от сегодняшнего дня,
но отказались же. Существование псиоников уничтожило возможность
наличия ада или рая. Только буддисты развели руками и заявили, мол
они ничего такого никогда не утверждали. У них изначально речь шла
о карме и перерождении.
– Вася, попытка рассказать страшную историю, напугать всех,
засчитана. Хотя, с моей точки зрения, слабенькая вышла попыточка.
Зато пацаны впечатлились. Судя по Ряскину, тот уже в штаны
напустил. – Я с усмешкой посмотрел на Антона.
Но при этом отметил, напряжёнными выглядели все. Кроме меня,
естественно. Неужели повелись? Как вообще можно в это верить?
– Ой, Ванечкин, можешь смеяться, сколько угодно. Посмотрим, как
ты засмеёшься, когда вслед за солдатами монах явится. Он их много
лет преследует. Даже после смерти.
– Вась…Так поп или монах? – Спросил я Толстяка.
Мишин покраснел еще больше. Хорошо, что мы вошли в столовую. Вид
еды послужил для него успокоительным. Он, наконец, заткнулся со
своими нелепыми историями и рванул к столу. Куда торопился, не
знаю. Там была лишь отвратительного вида молочная каша, кусок
батона с маслом и странная жижа непонятного цвета, с пенкой. Пацаны
назвали ее какао. Я такого не знаю. Кофе пил. Шоколад пил. Коктейли
пил. Какао не пил.
Если так будет продолжаться, умру от голода.
Мы уселись за стол и я толкнул свою тарелку с кашей к Мишину.
Сразу. Зачем обманываться? Все равно не смогу это съесть. Намазал
батон маслом, посмотрел на какао. Пенка смущала своим видом очень
сильно.
– Ну, ты чего? – Вася облизнулся и с вожделением уставился в мой
стакан. Видимо, на какао он тоже положил свой вечно голодный
глаз.
– Слушай, совсем ничего не жрешь. – Ряскин взял ложку,
перевернул ее другой стороной и, сняв отвратительную пленку,
стряхнул ее прямо под стол. – Пей, Ванечкин. Нормально.