Оглядев себя, увидел, что нахожусь в
больничной рубашке. Наверняка мои вещи сняли в больнице и передали
родным. И эта вещь должна быть среди них. Но не могу же я попросить
маму принести мне то, сам не знаю что.
— Андрей, что с тобой? — мама
встревожилась и подалась вперед. — Тебе плохо? Где болит?
— Нет, просто я потерял ….
И тут меня накрыло воспоминание.
Гитара. Тот кулон, что подарила мне Марика. Только его я обнаружил
в спальне, в то злосчастное утро после вечеринки. Он лежал на
тумбочке, куда сам я его и положил. Я тогда схватил его и надел не
раздумывая. Да и потом не снимал, вертел в руках весь вечер, пока с
Темычем бухали. Рассматривал его и вспоминал, с каким удовольствием
и радостью Марика мне его дарила. Там же еще и секрет обнаружился.
Внутрь гитары Мариша вставила свою фотографию.
Вот и все, что мне от нее осталось —
серебряный кулон и маленькая фотография. Подаренные с любовью.
Возможно, эта гитара и уберегла меня в тот день от смерти.
Вообще, я никогда в такие вещи не
верил, они казались мне глупыми суевериями. Но теперь глупостью мне
кажется то, как я жил раньше. Все, к чему так рвался, видится
пустым, грязным и омерзительным.
А самое светлое и чистое, что
обнаружил, сам оттолкнул от себя, растоптал, выбросил на
обочину.Бросился ломать с ярым остервенением. Как же теперь
починить то, что сломал? Как?
Мариша, лисеныш мой. Как же хочется
сейчас увидеть ее, услышать голос, слова сочувствия. Чтобы
поцеловала, обняла, сжала руку в своей ладони. Я даже не поморщусь,
если станет больно. Главное, чтобы она была рядом.
Интересно, приедет ли Марика
навестить меня, если узнает, что я в больнице? Приедет же, да? Хотя
бы на пару минут и из жалости?Может, это наш шанс поговорить? Да, о
прощении мне не стоит даже и помышлять. Но вдруг? Вдруг я смогу
достучаться до нее? Если она оставит мне хоть крошечную лазеечку, я
проберусь внутрь. Исправлю все свои ошибки. Научу ее заново мне
верить.
В душе вспыхивает свет новой надежды,
и это действует почище укола адреналина в сердце. Внутри начинает
бурлить от переполнившей покалеченное тело энергии.
— Мам, можно попить? — горло внезапно
пересохло так, что язык стал ощущаться куском наждачной бумаги.
— Да, милый. Держи. — через минуту
мама подала мне стакан и я с жадностью его осушил.