Мы посмеялись над столь бесполезным обменом. Николай Ильич пообещал:
- На день рожденья подарю вам что-нибудь посущественнее!
- Да нет, ничего не надо, правда!
Уходя, он попросил через полчаса закрыть форточку в его мастерской. Мы распрощались, он поднял уже одетую в темно-синюю дубленку Маришку и понес ее к машине – с пятого этажа без лифта. Она рассеянно улыбнулась мне. Колокольчик на шее панды легонько позвякивал, когда Николай Ильич шагал по ступенькам или перенимал Марину поудобнее. Итак, на пару суток я одна - в огромной пустой квартире с высокими потолками, длинным коридором и просторной кухней. Как здорово! Наконец-то могу делать, что хочу - полночи телевизор смотреть, греметь на кухне чайником в такое время, когда добрые люди давно спят. Даже петь могу. Я люблю петь, но слуха нет совсем - из десяти нот не попаду и одного разу, разве что случайно. Я пошла в мастерскую. В коридоре кое-где отлетают паркетины, на шкафах нагромождены рулоны эскизов, лыжи и старые кастрюли... ну и ладно, все равно квартиру свою я очень люблю. Комнаты мы друг от друга не запираем, а сомнительные личности у нас не появляются.
Картина стояла перед мольбертом, а на мольберте была ее неоконченная копия. Назвалась она «Портрет актрисы». Молодая женщина с прической, как любили делать в 60-е годы: гладкие волосы, пучок на затылке. Лицо яркое, оригинальное, даже, кажется, знакомое. Черное длинное платье, строгое, без изысков. Но второй план! По всей картине… как бы это сказать… игриво так разбросаны часы: наручные, будильники, часы с кукушкой. Причем разной формы, разных цветов и показывающие разное время. А слева, внизу, череп и кости. Умиляет строгая светло-бежевая портьера, ниспадающая за плечами женщины как основной фон. Учитывая маразматичность всей картины, эта строгость так необходима. И что это значит? Все быстротечно, красота не вечна? Не влезай в мир искусства – убьет? И ведь много оказалось желающих иметь такой шедевр, еще копии снимать приходится.