Вытащили мы с горем пополам потяжелевшую от воды байду. Разбирать шмотье я не стал, просто кувыркнул килем вверх, достав предварительно ремнабор. Плеснул ацетона для обезжиривания, вырезал заплатку, пришпандорив ее к нехилой такой пробоине. По сути все, выждать для надежности минут так несколько и можно опять в путь. Этот клей сохнет быстро.
Но раз уж все равно на берегу, решили размяться немного. Все же ноги затекают в неудобной позе. Я-то привычный, а девушке наверняка несладко приходится. Да и естественные потребности никто не отменял. Место было открытое. Смущать девушку просьбой отвернуться я не стал, здраво рассудив, что не развалюсь, если схожу до лесу.
Насвистывая навязчивый мотивчик, я углублялся в переплетение деревьев. Как вдруг взгляд зацепился в яркое пятно на траве, будто кто-то красной краски плеснул. Ну откуда в глуши краска? Мне бы развернуться и смыться побыстрее, так нет же, любопытство не только кошку сгубило. Когда пятен стало больше, я, наконец, понял что же это такое.
Кровь. Много крови. Очень много.
Я впал в какой-то ступор, тупо пялясь на залитую кровью поляну с полуобглоданной тушей какого-то крупного животного. При жизни это было лосем. Но впоследствии труп явно раздирали на куски, которые были раскиданы тут и там. Остатки когда-то здорового и полного сил животного, с проглядывающими костями, с ошметками мяса и шкуры. Раздерганными по земле кишками и прочими не идентифицированными внутренностями, неопрятными грудами раскиданными по земле. Оторванная голова, с торчащей вырванной трахеей и белеющими позвонками, пялилась на меня в безмолвном укоре остекленевшими подернутыми пеленой смерти глазами.
Пиршество явно происходило недавно, может прошлой ночью. Гниль еще не тронула мертвую плоть, и над поляной витал только неприятный запах свежей крови. Меня начало ощутимо подташнивать. Я никогда не видел смерть так близко, во всей ее неприглядности. В крови были даже деревья, как будто туша раздиралась когтями и клыками, и оторванное откидывалось прочь в яростном угаре. Выглядывающие белые остовы ребер смотрелись жутковато.
Даже не представляю, кто мог так отделать свою жертву. О том чтобы поживиться плодами чужой охоты у меня не возникло и мысли. Было просто противно не то, что прикасаться к тому, что осталось от лесного зверя, а даже подходить близко. К тому же там, где плоть была объедена, мутноватыми каплями стекала вязкая слюна.