– Ну что, проверим, Михай, как твой садовник следит за своим инструментарием? Начнем с уха? Или, может, с языка? – продолжая щелкать секатором, то приближаясь к нему, то отступая, продолжил, – хотя нет, пока что твой язык мне понадобится…
Мужчина задыхался от накрывающей его истерики, пытался оттолкнуться от пола босыми стопами, дергал руками, стянутыми скотчем, который впивался в кожу, образуя на ней синюшные борозды.
– Макс, скажи пацанам, пусть метнутся за жгутами. А то откинется тут раньше времени, кровью истечет, а у меня другие планы.
Михай в отчаянии сжимал кулаки с побелевшими от напряжения костяшками и, думаю, мысленно проклинал, что переступил порог квартиры Толяна. Парни затянули на его руках тонкие резиновые шланги, а я вновь встал перед ним, уперев ботинок в стул и раскачивая его.
– А кулаки-то как сжал, драться с кем собрался? Разжимай, сука!
– Граф… ну давай решим все тихо-мирно… Не надо… прошу...
– Кулак разжал, бл***. А то молотком кости раздроблю – ни один хирург не соберет.
Он медленно разжал кулак и я резко убрал ногу со стула, увидев, как на его брюках расходится темное пятно. Он дрожал от страха и унижения, а тело трясло как в лихорадкке.
– Ты еще не раз под себя сходишь, мразь. Я тебе клянусь. Отрублю все конечности, нахрен, а ты будешь наблюдать, как превращаешься в полено… Кто тебя крышует, тварь? Кто приказ дал?
– Граф…. умоляю… никто не давал. Клянусь... Сами замочили, бес попутал… отпусти.
От его жалостливого писка меня начало тошнить. Вот эта мразь, вот этими, бл***, руками, убила всю семью Толяна, всех тех, кому я обещал защиту. Я захватил лезвиями его мизинец и свел ручки секатора. Тихий щелчок был поглощен диким воплем, который завибрировал гулким эхом, отражаясь от стен. Он захлебывался в истеричном дыхании, продолжал орать и отвел взгляд от изуродованной руки.
– Я никуда не спешу, Михай. У меня осталось еще минимум девять попыток. Итак, мразь, кто дал приказ? – захватил лезвиями второй палец. Заметил, что подонок даже не пытается отдернуться, пребывая в состоянии ступора, когда шок, боль и ужас настолько велики, что парализуют не только движения, но и мысли о спасении.
– Граф, я не могу… не могу… Делай, что хочешь, убивай, калечь, но я не могу…
Михай продолжал уперто идти в отказ, теряя пальцы, один за другим. Его глаза становились тусклыми, голова повисла, с каждым щелчком по телу проходила судорога, но он не заговорил. Кого он боится настолько, что готов умереть сам, только чтоб не слить информацию? Вернее, на каком крючке его держат намертво?