Евлап растерялся, а Штригель, обняв жену и сына, вышел, аккуратно притворив дверь. Постояв немного в задумчивости, чиновник промолвил, обращаясь к стене:
– А ведь он прав. Мы бросили Дитриха на произвол судьбы, понадеявшись на его душевную крепость. Но я-то прекрасно знал, с каким трудом он адаптируется к этому миру.
И воскликнул, стукнув собеседницу кулаком:
– Штригеля необходимо уговорить во что бы то ни стало. Иначе свободное общество прекратит своё существование.
Недоумевающе посмотрев на разбитую в кровь руку, Евлап вздохнул и, замотав кисть платком, покинул палату.
Когда Дитрих со спутниками шёл по длинному коридору Центра клонирования, Натон спросил:
– Я не совсем понял тебя, отец. Ты, действительно, хочешь отказаться от поста, принадлежащего тебе по праву?
Не глядя на сына, Штригель ответил:
– Да. Я не себялюбец, но меня оскорбило, как быстро свободное общество забыло о моём существовании. Нынешнее поколение, как и до возникновения петли времени, понятия не имеет, кто я такой.
– Ты преувеличиваешь… – неуверенно начал сын.
– Нет. Память людей, живущих в нашем до отвращения спокойном мире, коротка. Какое им дело до какого-то Штригеля, когда основной их заботой было и остаётся добывание баллов. Я ничем не обязан этим…
Натон резко остановился и, развернув отца лицом к себе, прижал к стене. В глазах мужчины плескался гнев.
– Как ты смеешь?! Ведь это твои последователи, прекрасно знавшие о твоих планах и разделявшие твои идеи, довели большую часть человечества до состояния амёб. Сейчас у тебя появился шанс всё изменить, но ты готов позволить обществу окончательно деградировать лишь потому, что неблагодарный народ ежеминутно не вспоминает о тебе, не упоминает имени на каждом углу и не восторгается великими деяниями...
Дитрих побледнел.
– Ты, действительно, думаешь, что я нуждаюсь в славе и поклонении? – тихо спросил он. – Ты презираешь меня?
Сын покачал головой.
– Нет. И никогда не смогу. Но… отец, исправить ошибки тех, кто шёл за тобой, должен именно ты.
В разговор вмешалась Генриетта:
– Я считаю, – сказала она, – что правы вы оба. Пренебрежение, выказанное Дитриху, и впрямь оскорбительно. Ты же видел, что с ним творилось, и знаешь, что мучился он не один год. Но, с другой стороны, нельзя жить с обидой на весь человеческий род, бесстрастно наблюдая, как рушится тобою же созданное. Кроме того, люди в опасности, а разве это не повод, чтобы забыть о личных счётах.