Довольно долго меня переполняли просто нереальные впечатления от всего этого, но со временем они потухли, всё вернее превращая жизнь в рутину – ту самую болезнь, коей больны почти все люди на земле. Я узнала столько нового и о-о-очень необычного, сколько не узнала за все свои восемнадцать лет жизни вместе взятых. Научилась чувствовать природу, познакомилась со множеством домовых, леших, банников (представляете мой шок, когда, моясь, увидела, как из парилки выскочило это всклоченное, взмыленное создание…), русалок (сдуру всё же сунулась в пруд – жара была летом), водяных (а у него и вправду водоросли вместо волос). Но самым запоминающимся, причём в плохом смысле, стало то, что в день моего двадцатилетия мама просто исчезла, не собираясь возвращаться. У неё в комнате я обнаружила только письмо:
«Для каждой из нас настаёт время, когда приходится становиться самостоятельной, - прочла я, и уже эти слова зародили во мне молчаливую панику, - Так же, как и для каждой из нас однажды настаёт момент, когда не хочется уже больше ничего, кроме уединения. Я уже больше четырёх сотен лет топчу эту землю, и уже успела устать от всего на свете. Но тебя я люблю и буду любить всегда, а этим поступком всего лишь отдаю дань традиции. Надеюсь, что хорошо обучила тебя, моя девочка, и что ты однажды меня поймёшь. Если тебе действительно потребуется моя помощь, я это узнаю, почувствую. Буду молиться, чтобы ты была счастливее, чем я и мои предшественницы, хотя это навряд ли возможно – мы едем по накатанной дорожке и не можем ничего изменить. Прости меня».
И всё. Что это было – я не сразу поняла. В голове не укладывалось, что она это действительно сделала. И из-за чего, чёрт возьми?! Из-за каких-то традиций?! Да какая это тогда, к чёрту, любовь?! Любовь – особенно материнская – выше любых традиций. Но, кажется, моя мама так не считает.
Когда эта истина дошла до меня, я искренне пыталась сдержать рвущийся наружу крик, но не смогла. Он больше походил на отчаянный стон, как воют волки на луну. Дрожащими руками в порыве злости разорвала это письмо и кинула обрывки в печку. Слёзы впервые обжигали так сильно – и не столько лицо, сколько душу. Меня бросил и фактически предал единственный родной человек, и я не знала, ради чего и ради кого жить после этого, чем руководствоваться, к чему стремиться и во что верить. Я совершенно потеряла себя – одним этим поступком мама будто убила что-то глубоко внутри меня, что-то очень важное – важнее самой жизни и всего мира. Не знаю, сколько я проплакала – может день, а может неделю, но боль эта до сих пор меня не отпускает. Я не понимаю этого поступка и очень надеюсь, что никогда не смогу понять, потому что это значит причинить своему ребёнку такую же боль. Да я лучше умру.