- Деву…
- Не трогайте… - мой голос был сиплым, а слова невнятными, но мужчина понял их смысл и поморщился. Да, голос у меня неприятный.
Последние несколько недель…
- С вами всё в порядке?
- Да, - я старалась не смотреть на него и даже попыталась обойти, но он шагнул навстречу, и я прошептала: - Не надо.
- Я вас обрызгал. Извините. Вы далеко живете? Подвезти? У вас горе? Я могу…
- Нет, - в душе поднялась злоба. Неконтролируемая. Сокрушительная. Уничтожающая.
В первую очередь опустошающая меня саму.
- Но может…
- Уйди. С дороги. Не мешай. - Дождь мешал общению и кажется, стал ещё сильнее, но я с вызовом вздернула подбородок и, глядя прямо в его тёмно-серые глаза, процедила: - Ты ничего не можешь. А теперь уйди.
- Я могу помочь, - мужчина оказался занудным и упрямым. Одетым в дорогой костюм, серую рубашку и темно-синий галстук. А ещё довольно высоким и широким.
Наверное, именно поэтому ему не хватило ни моего сиплого, неприятного голоса, ни моих красных последние недели глаз.
- Чем?
- Многим, - он был не только упрям, но ещё и чересчур серьёзен.
- Мне не надо многого…
- Я довезу, - упрямая складка у мужских губ намекнула на то, что этот «рыцарь» не отстанет, пока не оправдается хотя бы перед самим собой.
Что ж…
- Хорошо.
Посмотрела налево… Да, та самая машина, которая обрызгала меня второй раз. Очень дорогой внедорожник. Что ж, если ему не жалко обивку…
- Садитесь.
Несмотря на то, что я ему нагрубила, мужчина вел себя очень сдержанно, вежливо и даже открыл передо мной пассажирскую дверь, чтобы я села.
Села.
- Октябрьская, девять.
Закрыла глаза и обняла себя руками. Май… Всего лишь май. Коварный и изменчивый. Даже хорошо, что промокла насквозь, давно надо было заболеть. Не могу больше ходить на работу и смотреть на их сочувствующие лица. Лживые…
На самом деле до дома оставалось всего минут семь пешком – один светофор, да два дома вглубь. Но раз ему надо совершить добрый поступок… Пусть хоть ему сегодня будет хорошо.
- Я вижу, вам плохо. Я могу помочь?
- Нет.
- И всё-таки…
- Вы мне поможете, если замолчите.
Я не могла быть вежливой. Физически не могла. За эти три недели я поняла, что ненавижу сочувствие. Оно убивало…
- Хорошо…
Он ответил недовольно, но замолчал.
Ровное и едва слышное урчание мотора убаюкивало и почему-то успокаивало. Было в нём нечто такое… умиротворяющее.