Пробравшись хорошо знакомой дорогой к апартаментам ректора, я замерла у двери. Вся моя отчаянная решимость стремительно улетучилась. Впервые пришло в голову, что он может просто не захотеть со мной разговаривать. И что тогда? Но я ведь не могу уйти просто так, даже не попытавшись… Пришлось собрать остатки силы воли и все-таки постучать в дверь. Мелькнула малодушная мысль – может, его там вообще нет и все решится само собой. Поговорить с ним у всех на виду я ведь не смогу, значит, тяжелый разговор отложится на неопределенное время.
– Кто там? – послышалось не слишком приветливое из-за двери, и я затаила дыхание.
Сердце тут же пустилось вскачь, а в висках запульсировала кровь, мешая мыслить здраво. Что сказать? Мало того, что язык тут же перестал подчиняться, так еще и атаковали панические мысли: если скажу, что это я, точно не впустит. Или впустит?
Я не нашла ничего лучше, как снова постучать. За дверью послышалось приглушенное ругательство, затем направляющиеся по направлению ко мне шаги. Дверь распахнулась так резко, что я невольно отпрянула.
Замерев, смотрела, как хмурое лицо ректора на глазах меняет выражение. Он прищурился, губы сжались так, что превратились в тонкую полоску. И все же Ирмерий не поспешил тут же захлопнуть дверь перед моим носом. Молча стоял и смотрел, так же, как и я, не в силах что-либо сказать. Я понимала, что это не будет длиться вечно и что многое зависит от того, как я себя поведу сейчас. Сжав руки в кулаки, чтобы подавить охватившую меня дрожь, тихо проговорила:
– Ирмерий, пожалуйста, впусти меня. Нам нужно поговорить.
– А нам есть, о чем говорить? – его бровь иронично взметнулась, напомнив излюбленный жест декана Байдерна. Интересно, он сделал это специально?
– Пожалуйста… – все заготовленные пламенные речи улетучились из головы, и я смогла выдавить только это одно простое слово. Но в него постаралась вложить все, что в этот момент происходило внутри. Глухую тоску, мольбу, покорность. Понимала, что если он сейчас прогонит, стена между нами может стать настолько крепкой, что в следующий раз разбить ее будет еще тяжелее. А может, и вовсе невозможно.
Не знаю, почувствовал ли он все это, но выражение лица изменилось. На нем больше не читалось издевки. На нем вообще ничего не читалось. Он снова нацепил привычную маску бесстрастности и отступил от двери, жестом приглашая пройти внутрь. И я ощутила, как немного отпускает чудовищное нервное напряжение от осознания этой маленькой победы. Ирмерий согласился поговорить – уже кое-что! Главное, не испортить все неверными словами. Но как же это трудно, когда в голове сейчас все напоминает кашу, а сохранять хладнокровие и рассудительность – выше моих сил!