Волк оголяет руку, и лезвие Вороны холодит кожу, боли почти нет. Чтобы ранка зажила быстрее, Бранн шепчет слова, порез закрывается мгновенно. Но это опять отзывается по глазам!
Ах, мой Дей! Ты скрипишь зубами и хватаешься за руку Вороны. У него косточки словно у птицы, осторожнее!
Уф, ничего ты ему не сломал. Ворона шипит сквозь зубы. Кажется, это обратное действие магии, снова к нему от тебя отлетела. Который раз он словно пытается подкрасться к твоей ране, а боль лишь усиливается.
Я убрал надежду очень далеко, хотя не собираюсь лишаться ее. Да, рана магическая, но….
Кровь Вороны, судя по звуку, стекает в ту же чашу, куда он набрал твою. Наверняка Бранн выливает смесь в море, что-то бормоча сначала озабоченно, потом довольно.
Пусть мы и не видим нашего неблагого сейчас, но ты ведь слышишь — изумрудные феи парят даже в его голосе — легенда оказалась правдой!
Хруст, звон и скрежет сначала усиливаются, а потом стихают. Затем ветер резко и сильно дует с побережья, судя по шелесту, от причала бежит волна все дальше вглубь моря.
Мои поздравления. Вот что значит громко хлопнуть дверью! Вы на пару угробили еще одну тварюку. Большую опасную тварь!
Думаю, море будет жестоко, но уже не столь смертельно, как раньше.
Цвет жизни полыхает алыми волнами, не думая тухнуть или меркнуть. Ты чувствуешь его тепло, как и я.
На второй день я обрел зрение. Мой волк — нет.
Бранн решает не идти пешком вовсе. Еще один перенос. И еще один, без ночевки, и мы уже за лесом. Вот только по времени — день.
Положи, положи же руку на его плечо! Ну хорошо. Не хочешь — не клади. Куда идти? Иди прямо. Левее, левее же! Левее — это и есть прямо. Уф, ну вот и хорошо. Не зазорно благому держаться за плечо королевского волка.
Что, опять ночь почти без сна? Так ты свалишься днем, цветок повредишь. Поспи немного, мой волк. Я послежу.
К вечеру пятого дня мы как раз успеваем добрести до болота.
— Заночуем здесь, — говорит Бранн. — Не хотелось бы мочить ноги без необходимости. Любит… любила трясина пожирать очередной годный шалашик, только отвернись, — Ворона безрадостно примолкает. — Вся надежда на сухие ноги — эти сапоги да поднятый на время островок поверхности, бывшей когда-то на месте этой трясины. Знаешь, я иногда вытаскивал островки, а там еще видны руины чьих-то домов! Я их быстро опускал обратно, а потом уходил подальше и поднимал уже там.