— Тиль, вон там лесенка, — указала в сторону. — Мы тут навернемся.
Мы стояли на крутом пригорке. Прямо перед нами внизу ртутью блестела аллея, а по бокам метрах в тридцати с каждой стороны две лестницы.
— Не хочу по лесенке, хочу по траве! — капризно поджал губы и потянул меня за собой.
— Мы не спустимся, слишком круто.
— Спустимся! Держись за ме…
Тиль вскрикнул и, поскользнувшись босыми ногами на мокрой траве, плюхнулся на задницу, уронив меня следом. Только в отличие от него, я упала лицом вниз, неловко выставив свободную руку вперед, и покатилась по склону. Кочки и неровности больно били по ребрам, перед глазами все вертелось, голова, казалось, сейчас оторвется. Черт бы побрал этого упрямого осла! Я застонала, когда в спину впилась колючая ветка. Но через мгновение поняла, что это были цветочки, ягодки рухнули на меня сверху, полностью раздавив. Я сдавленно крякнула, перед глазами все поплыло. Тиль ржал, уткнувшись носом мне в грудь, всхлипывал даже.
— Сколько ты весишь-то? — промычала я.
— Пятьдесят три.
— Блин, а такое чувство, что все пятьдесят четыре, — притворно захныкала.
— Ну может быть с курткой…
Серебристые крупные капли летели в лицо. Попадали в глаза, от чего пришлось их закрыть и просто слушать его счастливый смех. Я лежала и наслаждалась тяжестью его вздрагивающего тела. Вода забиралась под поясницу. Плечо ужасно саднило. Ноги давно заледенели и мало что чувствовали, но мне было так хорошо, что хотелось, как Тиль, кричать об этом на весь мир.
Губ что-то коснулось. Аккуратно и осторожно, словно спрашивая разрешения. Дотронулось и чуть задержалось. Его губы — осенило уставшую головушку. Мой язык слегка лизнул его в ответ. Он всосал мою нижнюю губку и тихонечко прикусил ее. Пришлось проделать тоже самое с его верхней губой. По зубам прошелся требовательный язык, встретился с моим…
Каждый его поцелуй проливался на меня невозможной нежностью, разливался по телу удивительной теплотой, пропитывая разум негой. Мы просто целовались, пробуя друг друга на вкус. Его ладони обхватили мою голову, мои — покоятся на его пояснице. Никаких лишних движений. Никакой пошлости. Иногда он отрывался, чтобы посмотреть в мои глаза, смахнуть с лица прилипшие пряди или чуть потереться носом о нос, а потом опять припадал к губам, словно путник, мучающийся от жажды, смакующий малейшую каплю драгоценного напитка.