Он с разочарованным видом откинулся в кресле и придвинул к себе чистый лист бумаги и ручку.
- Тогда начнем допрос. Ваше полное имя, возраст, адрес, образование, семейное положение, место работы.
Какой смысл упрямиться по мелочам? И я ответила по пунктам, аккуратно складывая платок вдвое, потом еще и еще.
- Мисс Синтия Вирд, двадцать четыре года. Тридцать седьмая Восточная улица, пятый дом, вторая квартира. Пять лет назад окончила колледж по специальности повар-кондитер. Работаю, - голос мой чуть дрогнул при мысли, что по-видимому уместнее уже «работала», но я все же договорила: - в кафе-кондитерской «Си-бемоль».
- Ранее судимы? - продолжил он, стремительно черкая вопросы и ответы. - К административной ответственности привлекались?
- Нет! - глубоко вздохнула и потребовала: - Я хочу встретиться с адвокатом. До тех пор я все равно ничего не подпишу!
Он поднял голову. От притворной доброжелательности ничего не осталось.
- Вот вы как? - процедил лейтенант, недобро щуря глаза. - А на какие средства вы собираетесь его нанимать, позвольте спросить?
- Вообще-то это не ваше дело, - ответила я ему в тон, - но я, например, вполне могу заложить квартиру.
И прикусила губу. Квартиру - мою единственную собственность - было жалко до слез, но вряд ли она мне пригодится, если я окажусь в тюрьме.
- Что ж, - он с силой хлопнул ладонью по столу. - Видят небеса, я пытался сделать для вас все, что мог. Думаю, ночь в камере сделает вас посговорчивее. Плюшками вас там точно кормить не будут!
Он поднял трубку и пролаял в нее несколько фраз…
***
Следующие часов двенадцать я не могу вспоминать без содрогания. Нет, меня не обижали, даже расщедрились на одиночку, но от этого было ненамного легче.
Унизительный обыск. Запах хлорки и чего-то кислого. Колючее одеяло. Одинокая лампочка под потолком. И серые бетонные стены. Через пару часов мне начало казаться, что они смыкаются вокруг… Стоило только вспомнить, что я могу лет десять просидеть вот так - в четырех стенах - и хотелось завыть.
Ночью я не спала, сжалась в комочек поверх колкого одеяла. Голова была тяжелой и пустой от бессонницы, тяжелых мыслей и голода. Впихнуть в себя безвкусную кашу с капустой я так и не смогла, от одного взгляда на это варево к горлу подступала тошнота.
Так что я просто сидела, обхватив колени руками, и тоскливо смотрела на зарешеченный прямоугольник оконца под самым потолком. И даже не дернулась, когда загремела, открываясь, дверь и равнодушный голос потребовал: