- Великий Мартини говорил, то Любовь бесчувственна, а Сила бессильна, и называл эту фреску кощунственным богохульством.
Дженевра, испуганная звуком знакомого голоса, обернулась. Синьор Ланти, оказалось, говорил не с ней. Рядом с ним стояла великолепная Примавера, красивейшая из куртизанок Сидоньи. Ее вызывающе алая юбка и крупные бриллианты притягивали взгляд, как и пышная татуированная цветами грудь, затянутая в тугой корсет.
- Но Любовь именно такова, - рассмеялась Примавера. - Она смотрит на Силу. И на Деньги. Вот наше новое божество.
И куртизанка вдруг посмотрела на Дженевру, точно знала что-то. А может, и знала, их с синьором Ланти явно связывала давняя… дружба. Дженевра, изображая безразличие, отвернулась.
До ее собственной свадьбы оставалось чуть меньше суток.
* * *
Собственную свадьбу Бьенвенуто Альдо Ланти проспал. Это было не бог весть какое событие; священник, щедро оплаченный, ждал бы, сколько потребуется, как и невеста, но все равно выходило неловко. Альдо был пунктуален. Он полагал, что и без рассеянности и безалаберности, присущей многим его приятелям, достаточно эксцентричен, а следовательно — артистичен. А тут — проспал.
Бригелла прошел по комнате, шаркая, чуть припадая на левую ногу, раздернул шторы и впустил яркий солнечный свет. По стене заплясали блики неспокойного канала.
- Полдень, синьор, - невозмутимо возвестил слуга и прошаркал в купальню.
Альдо потер лоб, попытался встать, и тут же тонкая рука опрокинула его назад на постель. Острые ноготки пробежали по груди, по животу, ладонь обхватила член.
- Вера, - укорил Альдо, чувствуя, как возбуждается под искусными ласками.
- Сдалась тебе эта дурочка, - проворчала Примавера. - На что?
- Сылуньские краски. Пусти, мне пора…
Куртизанка посмотрела на часы, изящный и безумно дорогой артефакт, привезенный из Вандомэ. Перед циферблатом, когда их открывали, начинали плясать двенадцать фей в разноцветных нарядах.
- Ты уже опоздал, мой милый. И они подождут, после всего, что ты для них сделал.
После всего, что сделал Альдо, семья Карни будет мыть ему ноги и после пить ту воду, но недолго. Скоро, очень скоро они его возненавидят, как ненавидят всякого ростовщика.
Губы Примаверы обхватили его член, глубоко втянули, заставляя шипеть от удовольствия. Не было во всей Сидонье никого искуснее. И ей, в отличие от большинства куртизанок, это нравилось. В том, что любой мог за десять араминов испробовать влажный рот Примаверы, было что-то одновременно возбуждающее и мерзкое.