- А потом?
- Поживем — увидим.
Люси
Лодка, лодка… Казалось бы, добыть в Шанхае лодку – плевое дело. Полгорода живет рекой, а другая половина – живет за счет тех, кто промышляет на реке. И лодок здесь как китайцев – видимо-невидимо. Но добыть лодку посреди ночи, когда за тобой гонятся бойцы Ушастого Ду – значит, её украсть, и только так. Все лодочники повязаны с «зеленым братством», проклятые китайцы вообще друг за дружку горой, и уж если навалятся всей гурьбой, тут от двух белых девок не останется даже мокрого места. Уж в чем-чем, а в таких делах Люся толк знала. Китайцы, хоть и мелкие, но лютые, черти. Даже стрелять не станут, просто палками забьют.
«Не девка, - вспомнила она матушкины слова. – Ты – не девка, Люся, ты – барышня».
Но мамане батины выкрутасы голову заморочили. Воображала себя не пойми кем, из грязи в князи, как говорится. Люся на вещи смотрела трезво. Если ты кухарка, так кухаркой и будь, а рядиться в, прости Господи, этуаль кафешантанную, да в маманином-то возрасте, да с ее-то габаритами… Смех и грех.
Девушка зло всхлипнула на бегу. Хорошо, что маменька не дожила. И вдвойне хорошо, что и Лизавету Степановну, Танюхину мамашу, тоже Бог прибрал раньше, чем всё к чертям покатилось. Одна и радость, что обе они, отцова жена и полюбовница, не видят, как их дочки по Шанхаю улепетывают от своры узкоглазых.
Люся покрепче сжала ладошку сестры и безошибочно, как лисица, ведомая чутьем, свернула в замызганный проулок между вонючими фанзами . Сквозь густой, специфически шанхайский смрад – гниющие овощи, рыбьи потроха, прогорклое масло, гарь и копоть, сладковатый опиумный душок, тяжелый запах немытой и вроде как разлагающейся плоти – потянуло илистой сыростью. Река была совсем рядом, но попробуй добраться до нее, не заплутав навсегда в темном лабиринте среди мусорных куч, каких-то досок, тряпок и сетей.
Но инстинкт, а может – привычка, въевшаяся в кровь и плоть, это непостижимое чутье, заставляющее то ускорять шаги, бежать на пределе сил, то наоборот, замереть, вжавшись в осклизлую стену и не дышать, это вот «седьмое» чувство привычного беглеца, не позволяло ей ошибиться.
Нет, она не барышня. Она – девка, хитрая, изворотливая, прожженная, девка, которой сам черт не брат. Только девка может вертеться в мутной воде шанхайского дна, как слепая и скользкая рыбина в жирном иле. Только девка пройдет по самому краешку горящей крыши и палёной кошкой метнется в спасительную темноту. Там, где сгинет барышня, у девки есть шанс выжить. Пусть один, но он есть. Так что придется снова и по-прежнему быть девкой, кухаркиной дочкой, изворотливой стервой, чтобы дожить до тех пор, пока…