Из окошка темницы было видно ноги людей, грязные башмаки, подолы платьев, лапы снующих по двору собак и кошек. Но из этого окна совсем не было видно небо.
Мимо Ровайн, держа обеими руками большой деревянный таз, прошла Алисон. Из-под крышки тянуло запахом еды.
- Что это? - Ровайн подняла крышку. - Мясо?
- Господин велел отнести свиньям утром, - ответила служанка, глядя на еду голодными глазами.
Мясо подгорело, хлеб был весь припорошен пеплом, словно кто-то швырнул его в очаг — так скорее всего и было, но еда между тем оставалась слишком хороша для свиней.
- Куски получше раздай слугам, - велела Ровайн. - То, что останется, снеси на скотный двор. Погоди…
Ровайн взяла несколько кусков хлеба и мяса, завернула в платок и у колодца наполнила небольшую кружку чистой водой. Затем она направилась к окошку темницы.
- Поешьте.
Старик посмотрел на нее своими жуткими глазами, потом протянул руку и схватил предложенный завтрак.
- Чего от меня хочет твой муж? - спросил он.
- Смерти врагов, так я думаю.
Старик расхохотался. Смех его, неожиданно громкий и заразительный, распугал птиц и слуг; первые захлопали тревожно крыльями, вторые принялись озираться.
- Это я могу, - отсмеявшись сказал старик. - Вот, видишь ли, чего всегда хотят люди: власти, мести, золота. Иногда — женщину, но тут у твоего мужа, я погляжу, проблем нет. Чего ты хочешь, леди Гамильтон?
Ровайн посмотрела на шрам на запястье.
- Ничего, старик.
Чернокнижник сощурился.
- Потому что как ревностная христианка ты бежишь ворожбы? Или у тебя есть все желаемое? Или ты думаешь, что я не могу тебе дать, что ты хочешь?
- Я хочу быть счастливой, старик, - сказала Ровайн. - А тут каждый должен справляться сам.
Чернокнижник разглядывал ее пару секунд, прежде чем кивнуть каким-то своим мыслям. Затем он сказал:
- Я звездочет, добрая леди. Если твой муж хочет чего-то от меня добиться, неплохо бы ему поселить меня поближе к звездам.
И он исчез во тьме.
* * *
С охоты Лаклан вернулся вопреки обыкновению не возбужденный, а задумчивый, словно стал свидетелем чему-то необычному. Лишь только нечто по-настоящему удивительное могло повергнуть его в такое состояние, потому что, как успела уже понять Ровайн, ни страх, ни жалость, не смущение, ни смятение не были доступны Лаклану из Гамильтонов.
Как было заведено в замке, все домочадцы собрались за обедом. Отец Иона прочитал наспех молитву, и все замерли, глядя на своего господина с затаенным страхом. Лаклан сидел, глядел в свой до краев наполненный кубок, и лишь только нож, который он вертел в пальцах, выдавал его чувства. Он не глянул ни на жену, ни на сына, ни на кого-то из побочных детей, которых велел кормить за общим столом, чтобы досадить Ровайн.