- Сколько тебе лет? – резко спросила я, стараясь отвлечь себя от странной фантазии на тему того, как темный ведун облизывает зимой губу.
- Назови свое имя.
- Валерия Уварова, - без колебаний представилась я. - Так, сколько тебе лет? Двадцать восемь?
- Двадцать четыре, - поправил он с непроницаемым видом. Точно врал. Лгун со стажем всегда распознает себе подобных.
- Женат?
- Нет.
- Помолвлен?
- Нет.
- Вот! Что и требовалось доказать! – Я щелкнула пальцами, отчего световой кристалл на потолке зашелся в нервическом треске и пару раз истерично мигнул. – Никто не женится до тридцати. Скажи? А парню, с которым я собиралась потерять девственность, исполнилось двадцать три, но он обручился. Как понимаешь, не со мной.
Судя по тому, что у мага медленно вытягивалось лицо, он ничего понимать не собирался и меньше всего был склонен влезать в рубашку девственницы из Тевета, страдающей по чужому жениху.
- У меня ощущение, что я на прошлой седмице не на обряде обручения сидела, а на поминках по разрушенным надеждам. - Мне следовало заткнуться, но от паники признания хлестали щедрым потоком, как из сломанного крана, не перекроешь. - До сих пор не могу поверить! Валентин бабник, каких Тевет еще не видал. Так почему надумал жениться? Потом я решила, что просто обязана совершить нечто, доводящее его до бешенства, и увязалась за Крис на скольжение. И переместилась в тот дом... Сделала больно, называется, человеку, который даже не подозревал, что ему делают больно. Аж злость берет! Но знаешь, что меня бесит больше всего? Что прямо сейчас я несу дичайшую ахинею и почему-то не могу заткнуться!
Неожиданно слова закончились. В воздухе повисло натужное молчание. Совершенно ошарашенная собственным словоблудием я выразительно моргнула. Кажется, за минуту мне удалось рассказать темному ведуну о личной жизни больше, чем лучшей подруге за последние три года.
Он откинулся на сиденье, сложил руки на груди. Внимательный взгляд, каким обычно смотрят взрослые, прикидывая, какое наказание заслужил нашкодивший ребенок, остановился на моем лице, потом переместился к открытым сандалиям из трех ремешков. Чувствуя, что от стыда готова провалиться под землю (особенно, если, провалившись, вернулась бы домой), я спрятала грязные ноги под лавку.
Интересно, если сказать что-нибудь вроде «спасибо, что дал исповедоваться», пришибет смертельным проклятьем?