Аккуратно устроила парня, теперь он лежал в колыбели на спине, и стала ждать хоть какого–нибудь отклика. Время, потянувшееся после этого, казалось бесконечным, а я, судорожно вцепившись в плетеные бортики импровизированной ванночки, стиснула зубы и зажмурилась, повторяя про себя лишь одну просьбу – исцелить Мая. А когда дерево, наконец, откликнулось, не выдержала и разрыдалась: начиная от кончиков пальцев ног и выше, пошло, наконец, заживление ран друида. Сначала исчезла смертельная чернота, потом объемы тела стали возвращаться к привычным, заменяя собой прошлую худосочность и неестественную скорченность. А затем я со слезами на глазах наблюдала, как уплотняются щечки Мая и лицо приобретает детскую непосредственность и очарование. Мальчик мой! Хороший, добрый, милый! Рядом со мной на краю ванночки внезапно распустился красивый белый цветок. Нет, не та лилия, которую дарил Арегван Эмманиэль, а небольшой полевой бутончик смотрел своей фиолетово–золотистой сердцевиной на меня, помахивая красивыми листочками. Дерево? Это дерево приветствовало меня? Спасибо тебе! Никогда больше не позволю себе столь неосмотрительных действий.
Ну же, Маюшка, открой глазки... открой, чтобы я могла быть совсем за тебя спокойной. Почему Златоглазый сказал, что душа уже покинула тело, а целители помочь не смогут? Ведь вот он, здоровый и совсем живой, лежит в колыбели и потихоньку восстанавливается! Так почему меня не отпускает ощущение, что это не поможет друиду очнуться?
Я не чувствую Мая внутри. Это совсем не то, что было с блоком Златоглазого: там ощущалась глухая стена, из–за которой хоть немного, но доносилось течение мыслей. А здесь – ничего. Пустота. Космос и ни единого звука. Неужели дракон был прав, и дерево зря восстанавливало тело своего чада?
Я читала в библиотеке много книг. О разных областях менталистики, о том, чего мне не рассказывал преподаватель. И знала одну вещь, о которой, наверное, Арегван никогда умышленно бы не поведал. Маги нашей категории действительно были зависимы от физического контакта. Позволяя другому менталисту прикасаться к себе, они неизменно сокращали область личного пространства для отдельно взятого индивида. Больше прикосновений – сильнее близость, так уж мы были устроены. Поэтому Арегван и вздрогнул тогда. Поэтому, наверное, и не дал мне больше возможности вступать с собой в дальнейшее взаимодействие. Но мощнее и результативнее всего действовали отдельные виды взаимоотношений. Они и для обычных магов имели особенный смысл, что уж говорить о тех, кто в буквальном смысле мог заглядывать в твою душу. Да–да, я имела в виду именно поцелуи. То, что привязывало сильнее любых путешествий по сознанию.