Он последний раз заговорил с нею, прежде чем начать то, на что решился:
- Нужно заставить твой мозг вспомнить, что он должен ощущать, и я это сделаю. Или затрахаю до смерти, если придется. Но, так или иначе, я вытащу этого паразита из твоего мозга, - и не смог удержаться, чтобы не добавить: - И когда в следующий раз ты будешь думать о сексе, то будешь вспоминать только меня.
Не тратя больше времени на пустые разговоры и бесполезные мольбы, Пол начал входить в Одет. Медленно, осторожно, продвигаясь дюйм за дюймом, прислушиваясь к её крикам. Если не проявить осторожность, то можно повредить слишком маленькую, слишком узкую для него и совершенно неподготовленную иштарийку. К тому же он не хотел, чтобы она умерла от болевого шока, постоянно помня о том, что черил воздействует на её мозг. Даже не думая о том, что делает, даже не подозревая, что способен на это, Пол начал нашептывать слова утешения, мешая их со словами, произнесенными на древнем наречии:
- Потерпи, amatio! Моя маленькая храбрая seti!
- Я больше не могу! - рыдала Одет. – Хватит!
- Можешь, - убежденно возразил Пол. – Можешь и ты справишься, моя маленькая пара. Ты сильнее, чем думаешь.
С победным рыком он вошел до конца, и этот рык практически заглушил истошный крик Одет. Практически. Он не мог не откликнуться на её боль, не мог не ощущать потребность уберечь бедняжку от этого. И в то же время он понимал, что по-другому эту глубоко сидящую занозу не вытащить.
Пол заставил себя замереть, хотя инстинкт требовал от него двигаться. Несмотря на всю ситуацию, желание никуда не делось – оно текло по его венам как жидкий огонь. Он мог вдыхать аромат своей пары, и это лишь подливало масло в огонь. Однако, чудовищным усилием над собой, Пол все же заставил себя дать ей эту передышку. Он хотел получить свою пару в безраздельное свое властвование, а не убить.
Рыдающая Одет обессилено откинулась на его плечо, найдя хоть такую опору и обреченно спросила:
- За что вы со мной так? В чем я виновата?
Пол не ответил. Вместо этого он начал медленно двигаться. Игнорируя попытки вырваться, игнорируя крики и слезы, эсгер продолжал делать то, что нужно.
Одет было так больно, как ещё не было. Боль буквально застилала ей глаза белою пеленой. И вдруг эта пелена рассеялась, и она увидела перед собою черила. Невозможно было понять, что он чувствует, ведь у них всегда одинаковое выражение морды. А ещё она не могла понять чего этот говнюк хочет. Пришел насладиться её болью и унижением?