Это была отменная наглость, кажется. Вполне себе недвусмысленный намек, на который Виктор решился, скорее от безысходности. Потому что задолбался болтаться в этом своем душевном кризисе, как селедка в рассоле. А знакомых женщин-верхних, которые не были бы кем-нибудь другим благополучно заняты, у него и впрямь не было. Со стороны устроенных в личной жизни добрых приятельниц, даже сумей он им рассказать, не сгорев на месте от неловкости, это уж точно была бы чистая благотворительность. И подобный расклад казался Виктору слишком унизительным. Способным растоптать остатки его самолюбия, которое он так старался сейчас реанимировать.
[Донна Роза]: Может, попытаться помочь вам разобраться с вашими предпочтениями? Раз уж вы мне доверяете, можем подумать, чего вы вообще хотите от сессии снизу. Сразу будет проще и жить, и искать подходящую верхнюю, чтобы испытать эти ощущения.
Виктор сосредоточенно уставился в монитор и взъерошил волосы. Ее предложение было слишком похоже на предсессионные договоренности – и одновременно она прямым текстом сообщала, что пока ни на что не согласилась. Выходит, все зависит от того, как они поговорят?.. В смысле, понравится ли ей Виктор и понравятся ли его предпочтения. Это было волнующе. Даже возбуждающе, пожалуй.
[Ветер перемен]: И еще раз большое спасибо, не устану благодарить. С чем я пока определился – тоже, кстати, благодаря вам – так это с сенсорной депривацией. Повязка на глаза, совершенно точно. Может быть, наручники. Насчет чего-то посерьезнее не уверен, но оно вряд ли вначале и нужно. А вот это точно решился бы попробовать.
Ответила Донна Роза, как показалось Виктору, довольно кокетливым тоном:
[Донна Роза]: М-м-м, и вот лежите вы такой с завязанными глазами и в наручниках… И что дальше? Что бы вы хотели, чтобы с вами делали, с таким беспомощным? Мазохизм вас, как вы сказали в дискуссии, совершенно не привлекает. А что – да? Есть какие-то мысли на этот счет или пока не понимаете?
«Ты должен сделать ей предложение, от которого она не сможет отказаться!» – сообщил Виктору внутренний голос, принадлежавший, со всей определенностью, дону Корлеоне. Он тряхнул головой, отгоняя от себя это дурацкое наваждение, и ответил как мог искренне, потому что кокетничать имела право она, а Виктор, в своей нынешней роли, должен был быть предельно честным. Это же с ним будут все это проделывать, может быть, все, что он понапишет.