- Что же, тогда ничто не имеет смысла, я не хочу ждать всю жизнь, пока ты решишься, перестанешь быть трусихой. Завтра я подам прошение о переводе. Прощай, девочка.
Слезы наворачиваются на глаза, но слова «не уходи!» застывают на языке, так и оставшись не произнесенными».
Вскочив в кровати, девушка резко открыла заплаканные глаза и осмотрелась. Родная комната, родные стены, но холод и боль из души не так легко вытеснить. Способность видеть то, что другим не дано, мое проклятие с раннего детства, которое никогда не снять, дар, приносящий лишь проблемы своей хозяйке. Он всегда идет по жизни рядом с ней, не отставая ни на шаг. Холодный пот тонким ручейком сбежал по шее девушки, она тяжело дышала, пытаясь осознать, что сон остался сном и не чем более.
- Да, Дея, тут уже психиатр нужен и лечение в закрытом заведении, ну или мужик. Долгое воздержание до добра не доводит.
Свесив ноги с кровати и стараясь не дотронуться до холодного пола, девушка взглядом искала свои тапки, всматриваясь в темноту. Еще одной странной ее способностью являлось хорошее ночное зрение. Поиски были не долгими, тапки нашлись практически сразу. Глубоко вздохнув, Мидея обулась и поднялась, чтобы включить свет в своей комнате.
Приглушенное желтое освещение охватило небольшое пространство комнаты военного общежития. Глубоко вздохнув, девушка потерла переносицу и присела на старый деревянный поцарапанный стул, откинувшись на его спинку.
- Опять эти сны, ждать остается совсем недолго… - прошептала девушка, задумавшись и теребя край ночной рубашки. – Что-то грядет, а самое обидное, что я ничего не могу изменить, как бы ни старалась.
«Первый вещий сон мне приснился в семь лет, он был о том, что мой отец погибнет в автокатастрофе. В тот день я проснулась с криком и в слезах. На все вопросы матери и отца я отвечала, что папа сегодня умрет. Моим словам в тот день не придали значения, но, на всякий случай, мама решила свозить меня к детскому психологу. С того дня я стала там частым гостем. Папа погиб, но не в тот же день, а ровно через год. Весь год мне постоянно снилась его смерть, и каждое утро я подрывалась с постели в холодном поту. С помощью Эдуарда Петровича, моего психолога, мне удалось свыкнуться с тем, что эти сны - просто мои кошмары, и реальностью они не станут. Я пила таблетки, от которых меня полдня тошнило, и самое ужасное, они мне никогда не помогали. Матери об этом говорить побоялась, и чтобы она не слышала моего ночного крика, ложась спать, утыкалась носом в подушку. Интересно, как только не задохнулась. И вот спустя год, в день, когда я первый раз проснулась с криком о смерти отца, по городскому телефону нам позвонили и сообщили об аварии. Мать, выслушав звонившего, выронила трубку из рук, а увидев меня, выглядывающую из-за угла, захохотала. Так страшно мне еще никогда не было. С того самого дня вся моя жизнь пошла наперекосяк. Стоило сну сбыться, как на следующую ночь приснился очередной шедевр. На этот раз сон был о матери, сидящей посреди пиктограммы, только потом я узнала, что это, но тогда мне казалось, что это волшебный светящийся круг. Зажжённые свечи придавали ему волшебства, мама казалась ангелом в белом воздушном одеянии, и я восхищалась ее красотой. Зря, нужно было готовиться к худшему, но разве семилетнему ребенку понять, что такое секта? Я не понимала, и до сих пор корю себя за то, что вовремя не обратилась ни к кому за помощью. Может быть, все сложилось бы иначе. Со смертью отца мама стала вести себя странным образом, я для нее будто перестала существовать. Тогда казалось, что она просто устала, и ей нужно было время. Я старалась ее не обременять собой. Однажды, это было где-то через неделю после смерти отца, я решила приготовить ей ужин, чтобы хоть как-то порадовать дорогого мне человека. Даже не умеючи, я, закатав рукава, принялась за работу. Усердия мне было не занимать, и, спустя час проб и ошибок, у меня, наконец-то, получился омлет, который я, воодушевленная, понесла в спальню к маме. Там она вечно скрывалась от боли. Войдя внутрь, я позвала ее, а она оттолкнула меня и разбила тарелку с приготовленной едой.