Это не было больно, скорее, немного неприятно. Как протыкать иглой неподатливую шкуру или водить пальцем по краям пореза. Но не было и жаркого упоения, о котором с хитринкой в глазах разговаривали меж собой женщины. Зимний дух был холоден внутренне и внешне. И эта холодность ранила больше любых неудобств.
Он знал, как сделать все быстро, без лишних движений. Несколько резких толчков, и с хриплым выдохом он излился в меня. И тут же перекатился на бок, поднимаясь с кровати.
– Вот и все, – сказал он. – А теперь отдыхай.
И прежде чем я успела ответить хоть слово, я услышала хлопок двери.
***
Когда я проснулась, было уже позднее утро. Ставни были заботливо распахнуты, пропуская внутрь дома яркий солнечный свет, и, несмотря на кружащиеся в лучах пылинки, так было намного уютнее. Я оглядела комнату. Теперь это мой дом, и я должна быть достойна роли хозяйки и жены Зимнего духа.
Шкуру, запачканную кровью, я отложила в сторону от кровати, чтобы позже отчистить пятна. Согласно традициям рода, родня мужа могла затребовать доказательства невинности невесты, но что-то подсказывало мне, что в верхнем мире это пустые формальности. Боги и духи и без того знают все о своих детях.
Одевшись и наскоро смахнув пыль со стола и скамьи, я замерла в нерешительности у печи. Готовить ли завтрак? Заняться ли хозяйством? Как велики владенья Зимнего духа, моего мужа, и что требуется от меня как от послушной жены?
Курха нигде не было видно, но звуки топора, раздававшиеся снаружи, давали понять, что он поблизости. Я выскользнула во двор. Заметив меня, дух, занимавшийся колкой дров, остановился, переводя дыхание. У его ног скопилась приличная куча поленьев. Вытирая лоб тыльной стороной ладони, он с прищуром посмотрел на меня, застывшую у дверей.
Эта картина на мгновение захватила и взволновала. Мужчина, стоявший сейчас посреди двора в одной рубахе, разгоряченный физической работой, был просто до невозможности человечным и понятным. Словно бы мы обычные муж и жена, и моя жизнь изменилась не более, чем при переходе в род соседнего с нами селения. Но вот он выпрямился, отложив топор, и мимолетное сходство исчезло. Взгляд его вновь приобрел привычную уже отстраненную жесткость, а сам он стал словно бы чуждым простым человеческим занятиям, величественным и могущественным.