— Алан, я могу чем-то помочь?
— Н-н-нет. Сиди здесь!
Я осталась сидеть. Сон как рукой сняло. В мониторе я увидела, как Алан включил свет и подбежал к девушке. Еще раз я услышала, как она плачет — даже не плачет, не кричит — а скулит, как собака, от боли. Алан долго с ней возился, но потом она как-то резко обмякла. Он подозрительно покрутил головой, с отчаянием посмотрел прямо в объектив камеры и выключил ее. Я с трудом взяла себя в руки и долго сидела в мертвой тишине, только иногда улавливая металлический лязг каких-то инструментов.
Но вот среди этих звуков появился еще один — сначала медленно и неуверенно, а потом все громче раздался плач ребенка. Родила! Ну наконец-то! Мне не терпелось к ним выйти, но я колебалась — не рассержу ли я Алана и не помешаю ли я ему?
Я встала и начала мерять шагами комнату. И в этот момент в каморку вошел Алан. Он держал на руках сморщенного синенького ребенка, но был мрачнее грозовой тучи и не поднимал глаз. Я подошла к нему с улыбкой:
— Ну что, родила, да? Все хорошо? Поздравляю! А куда ты его несешь?
— Я несу его тебе. У тебя ведь все еще есть молоко?
— Молоко? Да, наверное, твоими стараниями. А что, у нее нет?
Алан поднял на меня взгляд, в его глазах блестели слезы:
— Она мертва. Я разрезал ее уже мертвой.
Я окаменела от ужаса и жалости:
— Но как же?! И что же теперь?
Он показал на плечики малыша — левое было сильно вывернуто к подбородку, и маленькая ручка торчала под неестественным углом.
— Внутриутробная травма. Они не дадут ему больше шестидесяти процентов. Возможно, со временем я мог бы исправить последствия или привести их к минимуму… Но у меня нет этого времени, первая оценка плода случается в первый месяц его жизни!
— То есть они его стерилизуют?
— Да. И он будет существовать от весны и до весны, зависеть от решения комиссии о целесообразности его существования!
— Так что же мы можем сделать?
— Пока я не знаю… Но именно сейчас только ты в силах помочь ему. Если я отнесу его в инкубатор — назад пути уже не будет!
— Я поняла, давай его сюда!
Я улеглась на бок, а Алан приложил ребенка к моей груди и выдавил немного молока. Это маленькое и несчастное, чужое и иномирское существо так мало чем отличалось от моего Алешки! Разве что цветом глаз и волос. Только у него, в отличие от моего сына, не было ни мамы, ни нормального папы, ни обожающего деда, ни других любящих и балующих его людей. А в ближайшей перспективе — комиссия и страшная, необратимая операция, обрекающая его на неполноценную жизнь! А сейчас этот малыш, жмуря карие глазки, вполне охотно пил мое молоко. Алан, сидя перед нами на корточках, наблюдал за ним со слезами на глазах.