- Сдерживаем, как было приказано.
- Отпускайте. Свои дожди они заслужили.
***
Парить в воздухе было приятно. Такая легкость во всем теле. И в душе легкость, и на сердце. Ни тревог, ни сомнений, ни страхов. Словно лепесток цветка, подхваченный ветром, она взмывала все выше, выше. Вокруг нее кружили цветы, отдельные лепестки, ленты, зернышки ячменя и пшеницы – все то, чем богобоязненные крестьяне украсили жертвенный стол. И в этом многоцветном хороводе, сама прекрасная, словно цветок, она неудержимо летела вверх, к нестерпимо сияющему свету.
Из-за этого света, а вовсе не из-за того, что ей стало страшно на такой высоте, пришлось крепко закрыть глаза. А еще, должно быть, в чаше было очень крепкое зелье – вроде только губы в нем обмочила, а сон все же сковал. Или то было воздействие необычного света – светозарных лучей, что пронзали пространство, в котором она поднималась, тех неведомых сил, что лишали ее тело веса и тянули вверх.
Как бы там ни было, она отчетливо помнила полет и яркий свет над своей головой – а теперь вдруг она лежит. На чем-то гладком, ровном, в основе твердом, но чуть пружинящем сверху. Сквозь закрытые веки ощущается тусклый равномерный свет без явного источника. Солнца нет, слепящего сгустка, к которому она летела – тоже. Тепло, но не жарко. Воздух странный. Дышалось легко, но… невкусно. Горчило. И цветы больше не пахли.
Зато неподалеку кто-то сопел, чем-то негромко постукивал, скрежетал, звенел, булькал. Затем послышались мягкие шаги, ее небрежно схватили за запястье, разворачивая руку ладонью вверх, кожи коснулось что-то холодное и острое…
Руку она выдернула мгновенно, распахивая глаза и уже визуально оценивая обстановку. Свет не просто тусклый, он серый. Воздух непрозрачен, все видится словно сквозь толстую мутную пленку. Это непривычно и неудобно, приходится напрягать глаза, чтоб разглядеть все толком. Впрочем, основное разглядела: очередной жертвенный стол, на нем – она, возле… Да ладно! Она аж села, пораженно рассматривая создание, что вздумало корчить из себя бога в подконтрольной Высоким Горам долине.
Роста «Великий Бог», вопреки ожиданиям, оказался вполне себе среднего, человеческого. Да и в остальном – вполне себе человек: не мохнат, не рогат, не хвостат (последнее, впрочем, предположительно). Но синий, синий, словно его в чане с синевой прокипятили да на солнце высушили! Синяя кожа, синие волосы, синяя одежда – настолько в тон, что она и сообразила не мгновенно, что это одежда, а не панцирь какой-нибудь, как у жуков. И лишь черные бусинки глаз – не то лишенных зрачков, не то из одних зрачков и состоящих – на, в общем-то, вполне сносном, но совершенно синем лице.