- Благодарить следует не меня. Вы прекрасно знаете, кому обязаны благополучием. На это я не ответила ни словом, ни взглядом.
И лишь когда маг вышел, а мистер Уоллан закрыл за ним дверь, я была вынуждена признаться домочадцам:
- С постели меня поднял лорд Арнел. Без его вмешательства, боюсь, я провела бы там еще несколько дней.
И ни на кого не глядя, я прошествовала к столу, села, притянула к себе тарелку с оладьями, и вооружившись ножом и десертной вилкой, принялась есть.
Это было ошибкой.
Гордо, несколько дней обходившееся лишь минимумом жидкой пищи, отреагировало спазмом, и все закончилось тем, что я натужно откашливалась, миссис Макстон старательно била меня по спине, Бетси металась то за водой, то за глинтвейном, а за дверью раздалось крайне ехидное:
- Должен заметить, дамы и господа, если вы угробите вашу мисс Ваерти, Арнел будет в ярости.От подобного я перестала давиться и нашла в себе силы выговорить:
- Falciparum!
Заклинание изоляции, реагирующее на любые попытки проникнуть в изолированное помещение, как и услышать все, что могло здесь прозвучать.
Еще несколько добрых минут я пыталась вернуть себе способность нормально дышать, после осушила бокал с водой и бокал с глинтвейном. А после этого мистер Оннер подал мне пудинг - максимально жидкий, судя по запаху с некоторым содержанием протертого печеного яблока.
- Полагаю, так будет лучше, - уверенно произнес он.
- Вы правы, - я с тоской посмотрела на блюдо с оладьями, которые от меня отодвинули «во избежание», и на тарелку с уже разрезанным мучным изделием, которую заменили чистой, чтобы водрузить на нее пиалу с пудингом. Но тут миссис Макстон поставила передо мной чашечку с чаем, нежный бодрящий аромат мяты с мелиссой и вербеной, окутал ощущением тепла и дружеского участия, а пудинг оказался так же с корицей, и у него был совершенно потрясающий вкус - сливочно-яблочный, сладко-коричный, по-домашнему уютный.
И я внезапно осознала, насколько счастлива. Здесь, сейчас, в этой сумрачной, теплой, уютной кухне, рядом с людьми, которые были мне бесконечно дороги, и которые искренне любили меня так же, как и я их. Мои близкие, мои практически родные, моя подаренная самим Богом семья…
И оладьи, которые грозили закончится в кратчайшие сроки, потому как, в явной заботе обо мне, мои домочадцы спешили поскорее опустошить блюдо, дабы избавить меня от соблазна. И я не удержалась, от попытки все же попробовать хотя бы один оладушек, а потому исключительно из корыстных целей, сделала заявление: