- Эдди!.. Что ты за… - только и успела выдохнуть она, но губы Эда, впившиеся в ее губы, украли дыхание и стерли недосказанную фразу. Шляпка с вуалью, шаль и перчатки полетели на пол в коридоре. Туфельки упали на пороге спальни.
Мэг, не успев опомниться, оказалась на кровати, утонула затылком в мягчайших подушках, набитых лебяжьим пухом, и с восторгом, граничащим с ужасом, смотрела на Эда, нависшего над ней - и чувствовала, как его руки с разбойничьей ловкостью расстегивают на ней платье… Не повредив ткани, не порвав ни одной кружевной оборки, он в считанные минуты справился со шнуровкой, застежками, пуговицами и крючками, освободил ее плечи и грудь от корсажа и бюстье, осыпал их горячими поцелуями - и заставил стонать от нетерпеливого предвкушения:
- Я люблю тебя… только тебя одну!
- Навсегда?..
- До самой смерти, моя радость… навсегда! - Эдвард снова нашел губами ее рот, и Мэг ответила на поцелуй. Прижалась грудью к его груди, слегка потерлась, зная и чувствуя, что это сводит его с ума, развела бедра, подалась навстречу средоточию мужского желания - и легко приняла в себя твердый ствол…
- Аааах, Эдди!.. - Мэг попыталась сама расстегнуть на нем рубашку (жилет уже успел куда-то исчезнуть) и пояс, но он опередил и окончательно стащил с нее верхнее платье. С белоснежной пеной нижней юбки справиться было уже проще, а легкие чулки и панталоны и вовсе не могли помешать любовному пылу.
Оставшись почти нагая, Мэг дрожала, но вовсе не от холода, наоборот, ее сжигал знакомый внутренний жар, тянущий и влажный, сладкий, мучительный. Он не оставлял места для ложного стыда, но вынести его молча и стоически, как подобает добродетельной жене, было невозможно. Маргарет теперь знала, что должен сделать мужчина для укрощения этого огня, и снова ее захлестнула ревность и злость к тем неведомым жрицам, что обучили Эдварда искусству любви…
Одновременно мстя ему за свои душевные терзания, и благословляя за открытые секреты блаженства, она изо всех сил обвила его руками и слегка укусила за нижнюю губу:
- Вот!..
- Мэгги… - он стоически перенес “наказание”, ответил на него глубоким жадным поцелуем, а когда губы все же разъединились, прошептал:
Теперь она не ощущала никакой боли, лишь упоительное тепло, силу, движение - равное самой жизни, как весеннее движение соков - и сердце ее, переполненное счастьем, открывалось восторгу взаимной любви. Та сторона бытия, что подарили ей объятия Эда, придавала новый смысл прошлому, настоящему и будущему… и давала надежду вскоре изведать еще одну тайну: боль и негу счастливого материнства.