Постепенно ее мысли потекли в другом направлении. Девушка автоматически собирала свои вещи, не задумываясь что и куда кладет. Если бы кто-то смог видеть ее сейчас, то он был бы весьма удивлен. В большой чемодан, больше напоминающий шкаф на колесиках, она складывала между рядами аккуратно уложенных платьев разнокалиберные склянки, мешочки, колбочки, чашки, книги. Леонтия не хотела уезжать, но иллюзий не питала. В столице она проведет не одну неделю, а возможно и не один месяц. Оставлять свое тайное убежище без присмотра глупо. Рано или поздно кого-то пошлют проверить террасу и тогда родители точно будут знать кто та «старая знахарка». Потрепанный плащ и платье она спрятала в убежище брата. Горелку, колбы, весы и чаши молодая графиня распределила по библиотеке, да так искусно, что они выглядели частью интерьера. Запас бинтов и мазей пришлось перенести в тайную комнату матери. Она долго не решалась войти в убежище отца, но больше спрятать свои записи с рецептами было некуда. Пока горничная собирала ее шкаф-сундук в дорогу, Леонтия собирала свой саквояж.
- Что это? - Спросила мать, когда увидела саквояж на столике.
- Это моя косметичка, - с обезоруживающей улыбкой ответила Леонтия.
Она не стала ждать вопроса матери и сама показала ей содержимое саквояжа. Там и впрямь были пудры, духи, булавки, ленты, шпильки, но большую часть занимали ее мази, отвары, настойки и порошки, замаскированные под косметику. Вместе с кисточками она положила пинцет и тонкий лекарский нож.
Касиния покачала головой.
- Тебе это действительно все надо?
Дочь легонько повела плечом.
- Лучше быть готовой ко всему. Я не знаю, что может понадобиться.
Графиня Вивери, не сказав ни слова, вышла из комнаты. Девушка была удивлена. Но вскоре Касиния вернулась вместе с большой коробкой.
- Тебе может понадобиться не только пудра, но и краска.
Леонтия в немом вопросе подняла бровь.
- Ты знаешь, что наше общество не прощает ошибок. Мы вежливое, но жестокое общество, - с горечью произнесла мать.
Леонтия не верила своим ушам. Так не бывает! Ее мама не позволяет своим эмоциям брать верх или показывать их кому-то. Но графиня не стала надевать беспристрастную маску на свое лицо. Она печально улыбалась одними уголками губ. Когда Касиния Вивери убедилась, что дочь снова готова ее слушать, она продолжила: