Весть о том, что Мария нашлась и пришла в себя после шести месяцев комы, стала бы не менее горячей сенсацией. Как только полиция сообщит об этом прессе, в больницу хлынут толпы репортеров в надежде проникнуть внутрь и сделать пару снимков.
Эти мысли занимали Марию ровно до того момента, как пришел доктор, чтобы затолкнуть в нее очередной пакет питания. Не успел доктор набрать питание в шприц, как на него посыпался шквал вопросов.
— Когда меня заберут отсюда? Люси и Джеф уже приехали за мной?
— Мария, те номера, что вы дали недоступны.
— Но Джеф никогда не менял свой номер. Ерунда какая-то, — растерянно пробормотала Мария. — Вы хотя бы сообщили в полицию о том, что я пришла в себя?
— Конечно, Мария.
— Репортеры уже здесь?
— Что, простите?— доктор удивленно уставился на нее сквозь линзы очков, и это повергло Марию в смятение.
— Репортеры, которые желают узнать о моем самочувствии.
— То, что вы вышли из комы с теми повреждениями, что у вас имелись, это, конечно, чудо, — рассмеялся он. — Но не настолько, чтобы устраивать шумиху. Возможно, этому случаю посвятят пару-тройку строк на седьмой странице «Вечерних новостей Найека».
— У вас странное чувство юмора, — снисходительно заметила Мария. — Завтра утренние газеты всего мира будут кричать наперебой об этом!
— Почему вы так считаете?— доктор усмехнулся и сложил руки на груди.
— Я же Мария Соул! — градус ее возмущения возрастал с каждой минутой. Чтобы в самом деле ничего не знать о ней, а не придуряться, как сейчас, он должен был быть слепым на оба глаза и глухим на оба уха, и в придачу жить в закрытой консервной банке.
— Я на память не жалуюсь.
— Я пианистка.
— Я помню. Вы утром говорили об этом. Может, в городской газете упомянут и вашу профессию.
— Я обладательница пятнадцати престижных музыкальных премий, участвовала в трех мировых турне! Написанные мной композиции становились хитами. Мое имя известно во многих странах, — Мария распалялась всё больше и сама не заметила, как перешла на крик.
— Угу, — пробормотал доктор, набирая в шприц питание. — Вот только в Найеке о вас никто ничего не слышал.
Щеки Марии пылали, она раскрыла рот, чтобы произнести гневную тираду, но смогла выдохнуть только возмущенное:
— Это уже издевательство, доктор… — она бросила взгляд на бейджик. Буквы не плыли, но прочитать его имя не получалось, сколько бы она ни напрягала зрение.