– Башляю семьдесят кусков за все. Без торга.
Конечно, если продавать, по отдельности – мне хватит на мой забронированный люкс и еще останется. Одни мои любимые замшевые босоножки от Джимми Чу с отделкой кристаллами и шикарной звездой на лодыжке стоили почти сотню. Я тяжело вздохнула, но босоножки я себе куплю, а если не продам хоть что-то, то в босоножках не заночуешь – не сказочная варежка, в которую звери набились.
– Восемьдесят, – предпринимаю попытку отстоять свое.
– Семьдесят пять, и ни копейкой больше. Это тебе не Москва.
Откровенно хабальский тон меня покоробил, но без крыши над головой не забалуешь.
– Хорошо, подъезжайте к «Жемчужине».
Мысленно попрощавшись со своими любимыми вещичками, попросив у них прощения и оставив дорожную сумку на сохранение Рите, я решительно двинулась к выходу.
– Я в скверике, направо от гостиницы. Подгребай туда. Увижу и подойду, – скомандовала покупательница, опять не потрудившись стереть развязность из голоса.
Деловая колбаса. Понимает, что не от хорошей жизни расстаюсь с дорогущими шмотками, и строит тут из себя «покупатель всегда прав».
Выйдя из отеля, я огляделась – скверик, действительно, был справа, но как-–то очень справа. Он отгораживал гламурную приотельную территорию от видневшейся вдали стройки. Решительно двинувшись в указанном направлении, я хотела как можно быстрей покончить с этим неприятным делом.
– Тут все? – деловито спросила наглая девица, будто замороженная в девяностых и ожившая сейчас. Безумное воронье гнездо на голове из пережженных блонди-локонов. Темные очки со стразами, лиловые губы, куцая джинсовая юбка, венчающая длинные тощие ноги.
– Все, – отвечаю я и слышу настойчивое попискивание внутреннего голоса, которому это все очень не нравится.
– Покажь, – снова командует она.
– Деньги покажь! – невольно перенимаю хабальскую интонацию.
– А, щас.
Девица лезет в сумочку, понятное дело, тоже со стразами, и я понимаю, что значит быть лохушкой. Едкая струя перцового баллончика бьет мне в лицо, я задыхаюсь и только успеваю намертво прижать к себе маленькую сумочку с документами. А гламурный и такой родной чемоданчик, вырванный из моих рук, прощально постукивает колесиками по плитке. Хлопает дверца какой-то развалюхи на колесах, которая с рычанием заводится, и наступает тишина, нарушаемая лишь моими отчаянными всхлипываниями. Хорошо, я хоть успела зажмурить глаза, все-таки меньше отравы в них попало. Нащупав в сумочке влажные салфетки, я осторожно протерла лицо. Вот теперь точно трындец…