– И что же занесло такую очаровательную незнакомку ко мне в столь поздний час? – поинтересовался мужчина.
Девушка, не скрывая любопытства, оглядела его с головы до ног, подмечая мельчайшие детали его облика. На вид ему было не более двадцати пяти лет, однако одежда добавляла ему добрый десяток. Чересчур вычурная для этого захолустья, но идеальная для Версаля. Никогда ей не приходилось видеть ничего подобного: поверх белоснежной шелковой сорочки с кружевным жабо надет сюртук из плотного темно-синего шелка, чуть прикрывающий колени, прилегающий к телу на груди, но свободный книзу.
Талию оплетал расшитый золотой нитью кушак из серого шелка, из-под рукавов, расширенных после локтей, выбивалось белое кружево искусной работы. Даже ее сестра, славившаяся на всю округу своей искусной работой, пожалуй, не могла сотворить ничего подобного. Бархатные штаны, облегавшие голень с мерцающими застежками по бокам, пегие чулки и туфли завершали этот необычный образ. Взгляд девушки невольно застыл на сияющих брошах на его туфлях: кровавые рубины, заключенные в бриллиантовый плен, чарующе мерцали при предательском свете луны. На миг девушке стало даже стыдно за свое простое серое платье, единственным украшением которого была шелковая вышивка, сделанная Лисабелой.
– Я… я уже ухожу, мне здесь не место, – проговорила Онарида, не в силах выдержать пожирающего взгляда незнакомца. Было в его глазах что-то неземное, проникающее в самое сердце и заставляющее его отбивать чечетку в груди.
– Отчего же, ты как раз вовремя, – улыбнулся мужчина, – мы – я и мои гости – как раз собирались отужинать, – подхватив ее под локоть, он привлек девушку к себе. – Не желаешь к нам присоединиться?
Есть и правду очень хотелось, а воображение уже начинало рисовать перед глазами картины изысканных яств, усеявших господский стол. Ей, девушке из простой семьи, пусть и зажиточной, никогда не предоставлялось возможности прикоснуться к величию высшего общества, его блеску и роскоши, а потому искушение было слишком сильно. Но в то же время, какой-то внутренний голос, наполненный суевериями, заполнял ее душу почти осязаемым страхом, который заставлял ее пятиться назад при каждом его слове.
– Я… простите, я не могу… меня ждут дома, – рука незнакомца сомкнулась на ее запястье, заставив девушку вскрикнуть от боли, но ее голос заглушил душераздирающий крик, эхом отразившийся от древних стен и унесшийся куда-то ввысь, отчаянной мольбой к небесным силам.