- Пишу книгу странствий, - с философским спокойствием ответила Морла.
- Как? – он явно не такого ответа ожидал.
- Ногами! А вас?
- Что меня?
- Зовут вас, как? – произнесла она снисходительно. Нужно проявлять терпение по отношению к чужой несообразительность – так завещала матушка Мирая, а ещё обычно добавляла, что к собственным недостаткам, напротив, снисхождения проявлять не стоит.
- Элиш, - ответил он коротко.
Имя своё он не то чтобы не любил, скорее уж он с ним смирился. Матушка, родив четырёх сыновей, очень хотела ещё одного ребёнка и на этот раз дочку – утешение одинокой старости, но родился он, пятый мальчик. Нет, она не опустилась до того, чтобы рядить младшего сына в платьица и воспитывать как девчонку, но заготовленное заранее имя, Элиша, всё-таки дала, чуть переиначив его на мужской манер.
- А меня будут звать Полень, - встрял второй, тот, что был помоложе и попроще.
- Полень, так Полень, - не проявляя особого интереса, произнесла Морла и, набрав в лёгкие побольше относительно чистого воздуха, направилась в сторону тихо лежащего мертвяка. Не потому, что так уж любопытно было, со своей профессией она на покойничков наглядеться успела до такой степени, что они перестали вызывать у неё какие-либо чувства. Но нужно было проконтролировать результаты магически-физического упокоения, убедиться, что тело это больше не восстанет, если его, конечно, не догадаются вернуть на прежнее место. Нет, больше никаких случайностей, уж она постарается вправить мозги старосте, чтобы думать даже не мог ещё раз воспользоваться благословлёнными храмом землями.
- Отче Всемилостивый, ну и чудище, - следом за ней, но не приближаясь больше чем на полтора метра, подошёл Полень. – И ведь где появилось, не княжий мемориал, какой-нибудь, не захоронение благородных, погост обычной тихой деревеньки.
- Благородные, не благородные, в чём разница? - Морла поспешила отойти подальше – пропитается смердящим духом одежда – опять Пёрышко нервно шарахаться начнёт. - От того, украшены их надгробия деревянными помниками или мраморными, посмертие не меняется. Да и при жизни и тут и там кипели страсти.
- Те же самые? – подкинул Элиш наводящий вопрос.
- Среди крестьянства погрубее и пооткровеннее, - безразлично, словно бы объясняет затверженные ещё в глубоком детстве истины, проговорила Морла, - у благородных господ чуть замаскировано условностями, этикетом и прочими бантиками, а так, по большому счёту, действительно одно и то же.