Из этой толчеи я выбралась чудом. И даже на нужной мне остановке. Причем сразу вся, не потеряв ни кроссовок, ни рюкзака, ни кепки, ни своего здравого смысла и души.
Едва оказалась на мостовой, продолжила свой забег к стенам альма-матер. Пронеслась мимо парковки, где в меня чуть на полном ходу не врезался бронированный чабиль с эмблемой законников. Разминулась с ним в какой-то паре футов. А клаксон и понимание, что будет, если водитель решит меня догнать, придали дополнительного вдохновения моему занятию убегательным видом спорта.
Мысль, что здесь забыли двуединые, царапнула, но мне было сейчас не до хвостатых. Сейчас гораздо важнее — не опоздать на распределение.
Вот такая взмыленная я и примчалась, едва дыша, к дверям кафедры, где уже собрались студенты. Лица у однокурсников были мрачные, из категории «похмельно трезв, хоть и не пил ни капли». И это настораживало. Потому как практика — это вам не молниеносно громыхнувшие экзамены весенней сессии, которые, к слову, были уже давно и прочно прокляты (всей нашей группой) и пропиты (мужской, то есть почти всей частью оной). Сегодня знаний не потребуют.
— Чего это вы? — выплёвывая воздух пополам с легкими, спросила я, пытаясь отдышаться.
— Катафалк в комиссии, — сказал, как в пентаграмму к демону закинул, обычно шалопаистый Эйкай.
И это при том, что сокурсник не терял оптимизма, даже когда перед его носом ректор размахивал армейскими сапогами. Да не просто тряс, а грозил при этом написать рыжему столь хорошую характеристику, чтобы этого талантливого разгильдяя-мага тут же с руками оторвали стражи барьера. И лет на пять упекл… пригласили послужить на благо кантонов — южных приграничных областей нашей страны, после которых начинались пустоши, населенные демоническими тварями.
А тут Эй был серьезен, мрачен и собран. А после его слов и я сглотнула.
— А он что тут делает? Должна же быть … — непонимающе вопросила я.
— Заболела она. Слегла, — пояснил Мэт, почесывая голову, волосы на которой были сбриты от кончиков ушей и ниже. Отсутствие шевелюры у парня заменяла густая вязь татуировок, уходивших с шеи на спину и прятавшихся за воротник.
Леди Миртвуд — строгая, но внимательная дама того возраста, когда женщина уже всегда права, но еще не деспотична, — была нашим куратором. Она даже любила нас. По-своему. И на распределении, когда наши личные дела будут рассматривать через лупу, дабы отделить достойнейших среди блатных, а последних — от всех прочих, решающее слово должно было остаться именно за ней, нашим куратором.