- Прекращай, Шатун, - сказал Воронов негромко. – Не выгорело ваше дело.
Медведь еще постоял немного, чуть раскачиваясь, а потом воздух вокруг него сгустился, заколебался, и он обернулся бородатым крепким детиной в овчинном тулупе. Лицо неопределенного возраста было суровым и не лишенным своеобразной привлекательности.
- Вот и правду люди говорят – встретить ворона не к добру. – Он сплюнул. – Чего не дал попировать? Сегодня наша ночь.
- Так сошлось, не повезло вам, - не повышая голоса, ответил Федор, опуская пистолет. – Не захотелось вот мне, чтобы вы этих господ трогали.
- Не слишком ли много берешь на себя, Черный Ворон? Ребят вон порешили…
- Уж по этим-то бродягам никто плакать не станет. Ступай-ка отсюда подальше, Шатун. Я так хочу.
Тот перевел тяжелый взгляд на Измайлова, застывшего у кареты, и Алексей Никитич невольно поежился. Но Шатун развернулся и не оглядываясь пошел прочь, вглубь Лебяжьей рощи, огибая овраг.
Воронов убрал пистолеты под плащ. Потом, обращаясь к Измайлову и уже пришедшему в себя Сокольскому, вздохнул:
- Вот поди ж ты, распоясались, нечисть. Сладу с ними нет.
- Что это значит, Федор Иванович? - Миша не узнал своего голоса, прозвучавшего сдавленно и хрипло.
- Да то и значит, что первая черная ночь в году. Вам бы, господа, слушать бабушкины сказки да сидеть бы дома в такое время…
- А вы-то как ко всему этому причастны? - спросил Измайлов. – Как вы вообще здесь оказались? Не вижу ни лошади, ни экипажа…
- Не стоило мне тут быть? – спросил с улыбкой Воронов.
- Нет, я… - Алексей Дмитриевич почувствовал себя неловко. – Позвольте вас поблагодарить, Федор Иванович.
- Не стоит. Кстати, Сокольский… - Федор кивком головы указал на трупы. – По выстрелу мы с вами уже сделали, может, довольствуемся этим? Я, право, уже и думать забыл о том, что там на вечере было…
Миша промолчал. Сказать в ответ «нет» он просто не смог. И за это возненавидел Воронова еще сильнее.