Уплывающее сознание вдруг уловило странный звук. Я вздрогнула и открыла глаза, испуганно замирая, даже позабыв, как дышать. В неясном свете луны, что с трудом пробивался через кроны деревьев, на меня в упор смотрели и чуть фосфоресцировали два немигающих глаза. Я гулко сглотнула и уловила чужое теплое дыхание на своем лице. Зажмурилась и приготовилась, что меня сейчас сожрут. Даже кричать было страшно, потому я покорно ждала своей смерти. Молча.
Прошла секунда, две… десять, но я так и не почувствовала боли. Очень медленно открыла глаза и заметила, что чудовище все еще рядом, только немного сместилось и теперь сидит поблизости, внимательно меня разглядывая. Теперь я видела, что передо мной… пума. Целая, здоровая, дикая пума, которая почему-то меня не убила до сих пор.
– Я что, так воняю, что не нравлюсь тебе как закуска? – нервно пошутила и хихикнула. Говорила тихо, почти шепотом, так как внезапно поняла, что голос мой сел, то ли от холода, то ли от страха. Попробуй разберись.
Пума никак не отреагировала, разве что ухом немного повела.
– Учти, к утру я уже окоченею и буду не такой свежей. Сейчас хотя бы теплая. Почти, – подумав, добавила я, так как тело уже свело судорогой от холода и руки со скрюченными пальцами совершенно не слушались.
Вот спрашивается: на кой черт я еще уговариваю себя сожрать? Может, чтобы не продлевать свои мучения? Почему-то сейчас я отчетливо поняла, что до утра не доживу. Действительно не доживу, и это даже не пугало. Я была сейчас в таком состоянии, что смерть приняла бы за избавление.
Перед глазами за несколько секунд промелькнули события последнего месяца: известие о тяжелой болезни отца, его неловкие и скоропалительные попытки подготовить дела перед своей смертью. Ну, и в заключение: смерть отца, дворцовый переворот… жертвы Мили и Майлза (от этого воспоминания больно вдвойне) и моя скорейшая кончина в Запретном лесу. И даже не знаю, что лучше: помереть от клыков свирепого хищника или окоченеть от холода?
Мой уставший и побитый мозг требовал какую-нибудь глупость напоследок, очередной судорогой напомнив, что мне безумно холодно. Я вздохнула, с трудом оттолкнулась от ствола дерева, возле которого сидела, и со всего маху бессильно рухнула на удивленную зарычавшую пуму.
– Не рычи, – устало вздохнула, с блаженной улыбкой прильнув к теплому, пушистому боку изумленного моей наглостью хищника. – В конечном итоге, сожрешь утром, когда проголодаешься. И ты практически стережешь добычу, потому я не окоченею, а тебе будет приятнее меня грызть. Все довольны, – откровенно зевая и зарываясь носом в шерсть на удивление спокойной пуме, пробормотала я и мгновенно провалилась в сон.