Бам-бам-бам! Барабаны в моей голове зашлись в ритме изумительно тяжелого рока.
– Ах, отцу, – протянула я и вдохнула поглубже, пытаясь успокоиться. Но руки подплясывали, когда я схватила телефон, выбрала номер: –Отцу. Конечно. А что. Давай прямо сейчас.
– А давай, - ребенок закусил удила.
Меня трясло, пусть уж и бывший муж насладиться. А то все время – папа хороший, а я так. Мегера. Уроки заставляю делать и на дополнительные занятия по музыке загоняю. Устарела и запытала. И Баха люблю.
Трубку ожидаемо никто не брал. Ну, кто у нас самый занятой человек на планете Земля и в ее окрестностях? Кто б сомневался.
– Как обычно, – нахмурилась Катя.
Мне б помолчать, но я уже не могла:
– Ну, на его последние выступления ты сама не захотела. Хотя он ждал и обижался. А ты почему-то сделала крайней меня.
– Что я там не видела? Его новых вешалок?
– Катя.
– Что Катя? У него вешалки – одна другой противнее. Губищи – во! Ноги – атас просто. Тупые-е-е.
– Катя. Нас это не касается.
– Нас теперь благодаря тебе вообще ничего не касается, – тихо ответила дочь, резко утерев внезапно появившиеся слезы. –И девочка теперь рядом есть. Одной из них. Некая Ма-ша. Пусть с ней и общается. Пусть она к нему на концерты и ходит. Весь этот отстой про оленей слушать.
– Довольно, – прервала я поток обличений. – Я не желаю все это проходить в одиночку.
– Что это – все?!
– Загоны твои подростковые. Хочешь высказаться, пойдем, выскажешься. Собираемся.
– Куда? – насупилась юная бунтовщица. И, кажется, слегка струхнула.
– К отцу.
- Зачем?
– Масленицу справлять будем. Вся Москва гуляет, чем мы хуже.
Я с трудом, но взяла себя в руки. Распахнула дверцу шкафа и стала одеваться. Очень кстати буквально час назад по ТВ и в сети объявили о «сюрпризе дорогим москвичам и гостям столицы», внезапном концерте квартета «Крещендо» на свежем воздухе.
– Мама, он же что-то там поет.
А, надо же. Дочь тоже в курсе.
–Он всегда поет, – отрезала я. – А сегодня отвлечется.
Бр-р. Кроме того, что люди вовсю праздновали Масленицу и поэтому по всей Москве витал запах блинов, ничего не говорило о том, что зима куда-то собиралась уходить. Морозец бодрил, небо сияло ледяной синевой, а снег привычно хрустел под ногами, словно посмеивался над глупыми людишками, что пытались прогнать зиму и отчего-то надеялись на тепло.