– Снимай свое платье!
И не могу пошевелиться, все тело сковало непреодолимым оцепенением. Со мной рядом только эта жуткая тетка, но в моей голове звучит совсем другой голос: «Возьми это, моя дорогая. Тебе нравится? Нет? Почему? Это платье тебе очень подходит… Что? Нет, конечно, какие глупости! Я твоя мать, поверь, я бы не стала предлагать тебе плохие вещи…»
Краем глаза уловив смутное движение совсем рядом, интуитивно бью по руке женщины, когда она подходит, чтобы стащить с меня платье самостоятельно, и вижу, как искажается первостепенной яростью ее лицо:
– Ах ты, грязная шлюха…
– Не трогай меня, – рычу предупреждающе, отступая от нее на шаг.
Я не в себе… Да, мне очень хотелось быть несокрушимо храброй, безрассудной и смелой, отринуть то бесхребетное существо, выпестованное из меня матерью. Я думала, что годы спустя все же сумела перебороть паршивые воспоминания из своего прошлого и освободиться от оков, наброшенных на меня этой женщиной, но ни черта подобного. Каждый раз как первый… мой годами наращиваемый защитный панцирь расслаивается стремительным осознанием того, насколько я изломана изнутри, вся перекрыта длинными рваными трещинами, сквозь которые в меня неумолимо просачивается вся эта грязь и мрак. Я тону в своей проклятой зыбучей памяти, захлебываясь льющимися в мою глотку воспоминаниями. Мне все еще слишком сложно… я не могу контролировать саму себя, не могу, это… намного сильнее.
Разъярившись окончательно, мегера пытается схватить мою руку, но я отпихиваю ее и, подстегиваемая каким-то первобытным стремлением скрыться от опасности, на ватных ногах пытаюсь бежать к двери. Она хватает меня за плечо, разворачивая к себе, одновременно я слышу посторонние звуки за своей спиной и понимаю, что в комнате мы уже не одни. Дергаюсь в провальной попытке вырваться, но сзади меня подхватывают чьи-то руки. Перед моим затуманенным взором возникает перекошенное лицо женщины, она со злостью смотрит в мои закатывающиеся глаза, что-то говорит, затем наклоняется, и я чувствую легкий, почти неощутимый укус в правую руку. Тонкая игла входит глубоко под кожу. Черт, чееерт, она что-то вколола мне…
Отвратительная гримаса ярости на двоящемся лице мегеры сменяется торжествующей улыбкой, от которой мне становится тошно. Небрежно кивнув кому-то за моей спиной, она вновь смотрит на меня, подается вперед и, склонившись к моему уху, цедит с презрением: