– И самолет. Мы были в белых шубках. Может, поэтому и теперь такие любим? А дальше не идет память.
– Бред какой-то, – вздохнула Оля и покачала головой. – Может, у мамы спросить?
– Что именно? Не бывали ли мы в том доме? Вот она удивится нашим фантазиям!
– Да, пожалуй, не стоит. Слушай, а ведь мы впервые не встретим вместе праздник, не отметим наши дни рождения и Любочкин тоже.
– Зато все успеем ко дню рождения Илюшки.
– Согласна. Но все же нам с тобой на двоих исполнится полвека!
– Боже, зачем ты называешь такие цифры? – ужаснулась Полина, а у самой в зеленоватых глазах плясали искорки смеха и грусти от осознания близкой разлуки с сестрой, пусть и ненадолго. – Оль, у тебя все хорошо с Богданом?
– Да, а почему ты спросила?
– Порой ты становишься задумчивой.
– Не все же мне гонять на авто и байках. Иногда надо включать мыслительный процесс.
– Ну-ну, включай. Не буду тебе мешать.
Оля уже не слышала ее, мысленно оказавшись рядом с Богданом. И, как это бывало всегда, сразу почувствовала, что ей стало жарко. Он мог даже не дотрагиваться, достаточно было одного взгляда сине-стальных глаз, чтобы дыхание останавливалось в груди, а сердце билось часто-часто, словно маленький глупый мотылек, попавший в стеклянный купол старинного фонаря, в котором разгорался огонь. Находясь в салоне автомобиля среди заснеженных полей средней полосы России, ощущала себя там, на берегу Черного моря, где напротив нее стоял Богдан.
«Высокий, плечистый, всегда загорелый, неприступно-зовущий. Так хочется коснуться его теплой кожи, пока он по привычке держит руки в карманах брюк. Боже, нечем дышать только от мыслей о нем. Какое-то колдовство! Он же просто смотрит, не мигая, чуть приподняв уголки губ. Это отдельная тема – его губы. Большой упрямый рот, который никогда не выглядит капризно или по-детски... А ведь у меня ни разу не было ощущения, что он младше меня почти на три года. Наоборот! Я теряюсь перед ним, как девчонка-школьница перед молодым преподавателем. Сейчас, глядя на него, трудно представить, что родился раньше срока и долго оставался слабеньким. Его отец как-то рассказывал, что часто уносил его, совсем крошечного, на берег моря, и там они были вдвоем, слушали крики чаек, шум волн, смотрели на облака или чистое голубое небо… Немного странный мужчина, словно в клетке живет. Только не в клетке своего дома или жены, а в оковах души или чего-то, что гнетет его. Но это не мое дело. Правда, кажется порой, что именно семья сделала Богдана таким: раньше времени взрослым, сдержанным, даже немного замкнутым. Лишь в присутствии Кима он оживает, будто сбрасывает с себя вериги. А мне хочется, чтобы и со мной он не был таким напряженным. Я чувствую его страсть, адское желание и невероятную силу, которая все это сдерживает. Богдан – подводное течение, быстрое, непредсказуемое, меняющее направление. Попасть в такое, значит, попрощаться с воздухом, даже с возможностью вдохнуть его… Но это только мои фантазии. За четыре года знакомства он так и не дал воли своим эмоциям. Они бушуют где-то внутри него. Даже наедине, когда дорываемся друг до друга, не расслабляется, наблюдает за моими ощущениями, не понимает, что и я не могу расслабиться. Ни вздоха, ни стона, ни шепота. Только его глаза становятся похожими на грозовое небо. Может, это потому что мы встречаемся в гостинице, а там вряд ли толстые стены. А когда его родители уехали, и с нами были Ким и Поля, вообще ничего не случилось. Не хочет это делать в родных стенах? Хорошо все-таки, что я отговорила его строить второй дом на их участке. Да, он большой, и места хватило бы, но из того, деревянного дома уже не открывался бы такой чудесный вид на море. Это кощунство – портить эту необыкновенную красоту. По-моему, я заработала единственный балл у его мамы, отказавшись от стройки. И теперь совсем непонятно, что же будет дальше… Как же я соскучилась! Вот поедем туда, в зимнюю сказку, и я вытяну из него хотя бы звук. Там мы будем одни, рядом ни души. Пусть снимет с себя эту колючую проволоку, которой почему-то обмотался. Боже, какой стыд! Я краснею от своих желаний».