Окинула её взглядом. А ведь и вправду весьма хороша. Даже более чем. Высокая, статная, великолепная выдержка — одна только горделивая осанка чего стоит? Шикарные волосы. Точеные черты лица так и веют холодом, хотя не могут сравниться с застывшим во пронзительно голубом взгляде — льдом.
Я только вздохнула и не сочла нужным отвечать. Как объяснить человеку, что красное — это красное, а синее — это синее? И что они с мужем, как бы не сложилось дальше — только мои опекуны, выполняющие волю Его Величества. Жаль, что с самого начала не дала им этого понять, не поставила на место. Горе от потери единственного близкого мне человека и страх перед грядущей неизвестностью помутили мой разум.
— Да как ты смеешь? — сразу перешла на крик Вивиана.
Погорячилась я относительно её выдержки. Я с досадой отставила чашку. И все-таки ещё раз удостоила её взгляда. Какая всё же красавица. Голубоглазая, с гривой распущенных, не спрятанных под покрывало, как положено замужней женщине, волос. Фигура… Ох, завидую я ей. И вот почему она такая злая? Ей это не идёт! Вот определённо!
— Ты, высокомерная маленькая дрянь…
Фу… Такие слова из этих точёных уст. Какая вульгарность.
— Сядьте, — приказала я ей, как провинившейся служанке. — И давайте спокойно позавтракаем.
В её глазах что-то мелькнуло — по-моему, бесконечное удивление. И Вивиана подчинилась. Я понимала, конечно, что мне за это отплатят. И это она ещё, по всей вероятности, не в курсе о предложении, которое мне сделал этой ночью её муженёк. Сейчас, при свете дня, все наши переговоры показались омерзительными. И неправильными. И я решила поговорить с Бренфордом, чтобы отказаться от его предложения. Вивиана, конечно, та еще… дама. Орет, как торговка и вообще — премерзкая, если не считать внешности, но разве она заслужила того, что с ней собирался сделать Бренфорд? Конечно, нет. Ни одной женщине подобной участи не пожелаешь. И… я сама этого не хочу — позора не оберешься. Разбить семью? Не слыхано! Какие сплетни в высшем свете поползут? Представить страшно.
— Доброе утро, дамы, — раздался веселый и беззаботный голос опекуна.
Он вошел, сияя словно начищенный медный таз в лучах солнца. Посмотрел на нас обеих с умилением, как будто мы на самом деле были большой дружной семьей.
— Доброе, — пробурчали мы обе.