— Не знаю, — спокойно и беззаботно. — Хотя подозрения есть.
И наш неблагой опять срывается с закачавшегося насеста, улетая раньше, чем стеллаж опрокидывается. Под прикрытием скользящих на пол свитков минует ветки, выписывает полукруг, петлю, зигзаг, приземляется, прокатываясь опять вперед, отпинывает особо шуструю ветку, переворачивается на спину, когда откуда-то из-под плоского основания этого чудовища одновременно взметываются примерно десять гибких лианных шнуров.
Неблагой перекатывается, вынимает кинжал, поднимаясь на колено, рубит одно щупальце, продолжая полукруг — второе, третье тянется к его шее и отсекается вытащенным второй рукой мечом, Бранн почти на ногах, но стоит ему нестойко опереться на одну ногу, в ожидании опоры от второй — и сразу две лианы охватывают щиколотку, дергая его назад.
По счастью, офицеры Дома Волка не обучены быть в таких случаях зрителями — лианы отсекает одноручный меч Мэя, а падающего Бранна подхватывает под руки бледный Флинн. Лесовик силен, а может быть, попросту нервничает, но оттаскивает Бранна назад, к дверям, весьма шустро. Мэй рубит лианы легко, но не видит подползающей по низу ветки с когтем на конце, и Бранн выворачивается из хватки Флинна, оказываясь сбоку от Мэя, подныривая под его замах, разрубает с громким треском хищную ветку.
Ши сражаются отменно, беда только — Упыриный лист не только выпустил в атаку ветки и лианы, он успел подползти сам!
Левую руку Бранна перешибает большой веткой, которая служит благому пню ногой, Мэя отбрасывает поперек груди точно такой же — интереснее всего птицееду именно птица.
Вертикально воздетая расщелина пасти оказывается совсем рядом с Бранном — и этот пень тоже пригибает передние конечности, словно давний-давний Оак. Разве что вовсе не забавно и нисколько не дружелюбно!
Флинн вскрикивает — у него из оружия только кинжал, да и с какой стороны подобраться к деревянному пауку, он не знает. Мэй поднимается сколь возможно быстро, пусть в груди не хватает воздуха — его подобные детали не волнуют. Офицера волнует непосредственная опасность неблагой жизни.
И как же смертельно тут не хватает моего Дея!
Ворона, однако, не была бы Вороной… Да, забывая о прижатой к полу руке, Бранн бьет свободной, правой, с мечом, не стараясь пронзить деревянную плоть изнутри, но срубая вытянувшиеся в его сторону зубы! Такого хода схватки предусмотреть не мог никто, и в первую очередь сам Упыриный лист — от небывалых ощущений и дикой, зверской боли он воет и открывает глаза!