– Я не хотела вот так… Просто выбора не было… – почти прошептала я, потупившись. На глаза все-таки начали наворачиваться слезы от собственного бессилия, которое можно было позволить себе, когда рядом папа, самый сильный, самый умный, самый смелый. И вообще – самый.
Наверное, если кто-то увидел бы в тот момент всесильного лорда Николаса Дарроу, наверняка бы подумал, что помешался. Потому что мало кто мог увязать образ горячо любящего своих детей, обнимающего расплакавшуюся дочь, с тем жестким, а подчас и жестоким человеком, каким был для всего мира лорд Дарроу.
Отец сел рядом со мной на диван, прижал к себе и позволил плакать в его плечо.
– Что стряслось, девочка моя? – спросил снова папа, когда я немного затихла.
К этому моменту уже болела голова, да и нос заложило. Хороша же могущественная шувани – вся заплаканная и с опухшим лицом.
– Первая вытащила нас из того дома не сама, ей помогли, и, очевидно, не просто так, – поспешил выдать меня и мои сомнительные «достижения» Второй, за что захотелось его стукнуть от всей души, точно как в детстве.
Отец подал голос далеко не сразу, дал мне немного успокоиться.
– Это так, Ева?
Это было до абсурда нелепо, однако же почему-то больше всего в тот момент меня пугало неодобрение папы, а не опасности, которые наверняка несло соглашение с неизвестной, но необоримой силой.
– Да, так и было. Оно, чем бы ни было, говорило, что мой друг и друг бескорыстный, но я же отлично знаю, такого просто бывает! – прошептала я, не имея никаких душевных сил, чтобы оторваться от папы. Рядом с ним казалось, будто ничего дурного произойти не сможет.
Папа погладил меня по голове.
– Да, обернуться все может и дурно, Ева, но зачем так корить себя, если в тот момент только так ты могла спастись сама и спасти брата?
О Де Ла Серта никто многозначительно не произнес ни единого слова, из чего я сделала вполне логичный и закономерный вывод, что говорить о молодых иберийцах отец не желал. Вероятно, ни Мануэлю, и Теодоро не стоило рассчитывать на какую-то особенную приязнь со стороны моих родителей.
– Никакой возможности не было…
Или же в тот момент я другого шанса на спасение просто не увидела… Однако времени подумать не оставалось, счет шел уже на секунды, а ставкой были четыре жизни разом.
– С тебя потребовали плату, Ева? – серьезно спросил отец, явно готовящийся услышать, что угодно, вплоть до продажи души.