Эггер без раздумий распахнул дверь – портье, как и ожидалось, продолжал торчать рядом. Однако подтвердить мои слова не смог: ничего не слышал. Он заявил, что в четверть четвертого в гостиницу поступил телефонный звонок из штаба Бешотского округа, полковник Танау срочно требовался в собственном штабе.
– Я стучал, стучал, а господин полковник никак… ни словечка в ответ. Мне велели открыть дверь своим ключом, но ведь это… нам же не положено, понимаете, господа? Хорошо, что фроляйн из полиции так вовремя спустилась.
Эггер мельком посмотрел на меня и сразу вернулся к расспросам портье – во сколько конкретно он открыл дверь и обнаружил труп.
– Это не я, это фроляйн!
– Время назвать можете? – пришлось вмешаться, иначе сейчас я стану главной подозреваемой.
Он подтвердил: примерно полчетвертого. Значит, звонок из штаба округа заглушил выстрел. Начштаба внезапно понадобился сослуживцам в тот самый момент, когда спускал курок своего револьвера.
Стоит выяснить все и про звонок, и про звонившего. Или звонивших, учитывая, что Танау за три часа до того ссорился с тремя офицерами. Когда Эггер отпустил причитающего портье («это же все, правда, я больше ничем не могу помочь, господин капитан, клянусь здоровьем детей!»), я пыталась представить, как все происходило. И у меня не сходилось.
– Ваш полковник был левшой?
– Нет.
– Почему же тогда револьвер слева от него?
– Он был уникумом, одинаково владел обеими руками.
Допустим. Но тогда лично у меня выходило, что в правой руке Танау было что-то еще. Вторая версия бежала едва ли не впереди первой: это не самоубийство. Скорей бы осмотреть труп!
– Вы что, допускаете, что Танау могли убить? Лейтенант, я знал его почти десять лет, поверьте, не тот тип, что позволил бы застрелить себя, спокойно сидя за столом.
– Согласна, следов борьбы нет. Но вряд ли господин Танау дослужился бы до своего звания и должности, имея суицидальные наклонности.
– Нет, конечно, нет!
Горячность Эггера не была наигранной.
– Даже представить сложно, что толкнуло его на этот шаг. Не понимаю, о какой вине он пишет в своей записке.
Я опять повернулась к трупу. Жаль, что пол-лица снесено выстрелом. Рубашку, когда-то белую, заливали начинающие буреть потеки. Ткань дорогая, пошив явно не армейского цеха. Пуговицы из белого металла, вроде бы с гербом, как положено, только металл – отнюдь не олово. Плюс пачка денег в кармане…