В жизни таких глаз не видела. Зеленые, как трава, как хвоя, как деньги соседнего королевства.
- Узна-а-ать, - выдохнула я, закусывая нижнюю губу, - что… мы… с тобой… тут… делали?
Вопрос дался мне очень тяжело. Я покраснела и уперлась взглядом в свои голые коленки.
- Не скажу, - усмехнулся зеленоглазый.
- А я тебя… - я задумалась, чем бы его припугнуть? – И…
- Изобьешь? – изумился он.
Наглец!
- Нет! Я тебя… и! – слово испарилось из моей памяти, то ли по причине вчерашних возлияний, то ли просто так само по себе.
- Испепелишь? – продолжал он измываться.
- Нет! – отрезала я. – И…
Он водил пальцами по припухшим губам, и я тут же вспомнила их сладкий вкус, и его язык, сплетающийся с моим. Мне нестерпимо захотелось повторить урок поцелуев, но усилием воли я сдержалась. Мысль о том, было ли что-то, кроме поцелуев, я откинула, надеясь, что не было. Но усмешка парня была такой загадочной, что мурашки прошлись по моей спине и сыпанули в ноги. Девическая честь – это не пустой звук, тот, кто её забрал, тот и должен жениться, желательно, побыстрее. А кто этот бродяга без рубашки? Я даже имени его не знаю, не то, что типа магии! О, черная повелительница мертвых, прекрасная Авликая! О… - так говаривала моя старая няня, когда подгорала каша из товеля и убегало козье молоко, забытое ею на магической плите.
- Информирую! – выдала я, наконец. - Я – чужая невеста!
- Помню, я помню, этого, как его? - зеленоглазый помахал рукой, пытаясь выговорить заковыристое имечко моего жениха.
- Иеронимуса Фертейнского! – помогла я ему.
Имя почему-то произвело странный эффект: парень посмотрел на мои губы, слегка покраснел, кажется, нам пришла в голову одна и та же мысль.
- Ладно, - я придвинулась к нему, - целуемся на прощание и разбегаемся.
- То есть как это? – спросил он.
- Не хочешь целоваться, не надо, - надулась я.
- Отчего ж не поцеловаться, - он обнял меня горячими руками и прижал к себе. – Но прощаться нам еще…
Я закрыла глаза, а потом вытаращила, потому что мои розовые штанишки, с вышитыми белыми бабочками, показались мне совершенно лишними, и рубашка распахнулась, будто была живой и подыгрывала своему хозяину. Да, рубашка была этого зеленоглазого недоразумения среди магов.
Его руки смяли мою грудь, а я, несовершеннолетняя воспитанная девица, восемнадцати лет отроду, вцепилась в волосы парня, как дикая камарранда! Мое строгое воспитание обливалось слезами, но перебирать блестящие мягкие пряди было необыкновенно приятно.