Зина мстительно дождалась первого звонка во входную дверь и снизила громкость только после первого визга:
– Вы опять охерели! Девять часов‼!
Как всегда бывает при смертельной усталости, пока нет возможности вытянуться на постели и уснуть, кажется, что голова залита чугуном и вот-вот отвалится прямо там, где стоишь или сидишь или даже идёшь. Но как только коснёшься ухом заветной подушки, так сна ни в одном глазу, хоть плачь. Не помогает ничего. Ни подсчёт овец, ни повторение математических формул.
И лезут в голову последние дни с мамой. Её улыбка. Голос. Ласковые руки. Знающий своё место скользкий Сашуля. Таня – сестра, а не вот это вот встрёпанное непричёсанное нечто в засаленном халате, что сейчас у двери встретило. Ведь в тот день ничего, ничего же не предвещало!
Обычный завтрак, обычный кофе, испечённые мамой по-быстрому сырники к сметане. Весёлое мартовское солнце в окно, гость в Петербурге, прямо скажем, в это время года редкий. А вечером – тихий Танин голос: Зиночка, присядь, пожалуйста. Наша мама…
… разбилась в аварии.
Сама водила машину, несмотря на возраст. Но на дороге так: ты не нарушаешь, а другому на ПДД плевать. Ты ведёшь себя на дороге осторожно и грамотно, а другому плевать. И тот, другой, отделывается лишь испугом и сломанной челюстью, а мама уходит за грань, не дождавшись даже примчавшейся буквально минут через пять скорой. Несправедливо? Ещё как!
Почему, почему, почему?!
За что?
Ответа не было, как не было и надежды.
Утром ускользнуть не удалось. Вылазка на кухню за тем, чтобы согреть чайник и заварить кофе из пакетика, окончилась плачевно: дорогие родичи закупорили собой единственный выход, а прыгать в окно… Ну, четвёртый этаж. Не самая здравая идея. Тем более, что самоубийство принесёт сестре вторую половину квартиры.
Никогда в жизни Зина не цеплялась за материальное. Как-то всегда, с детства самого знала, главное – не деньги или вещи, главное – человек. Но три месяца, пролетевшие после похорон, убедили её, что вещи, деньги и жилплощадь иногда бывают вполне себе принципиальными.
Потому что это {мамино} наследство. Мамино! Не Сашулино.
Против сестры Зина ничего не имела, но сестра сейчас существовала не сама по себе, а в симбиозе с Сашулей, чтоб ему пусто было. «Если я влюблюсь», – яростно думала Зина, – «то никогда в жизни не стану вот так стелиться под мужика! Сашуля то, Сашуля это, а Сашуле плевать чуть больше, чем полностью! И он ещё губку обиженно оттопыривает – не так сидишь, не так свистишь… Тьфу! Мой мужчина таким не будет! {Я} с таким сама даже целоваться не стану, не то чтобы постель и ребёнка!» При одной только мысли о том, что придётся отдавать этой жадной пасти что-либо, становилось физически тошно. Под лопаткой резало от боли: мама ради него жила, что ли?! Дура Танька, как есть дура. Набитая.