– Много будешь знать – быстро прогоришь на своей работёнке, – ответил ему Люсьен.
Не то чтобы резко, скорее устало. Но Ургриен уже шевельнул ноздрями, чуя, что старшего демона можно дожать.
– Лю, – сказал он, нарочно вытянув губы дудочкой.
Начальство терпеть не могло, когда его имя сокращали или коверкали. Демоны вообще недолюбливают, когда кто-то вольно обращается с их именами. К тому же – одно дело «Ург», что звучит угрожающе даже в сокращённом варианте. Другое – «Лю». «Я тя лю», – может развязно сказать какой-нибудь сопляк с улицы какой-нибудь аналогичной соплячке.
Назвать же старшего «Лю» может лишь… никто. Люсьен скрипнул клыками так зверски, что Ургриен засепетил:
– Я тебя не выдал хранителю, пока ты ходил по их ангельскому архиву. Меня в цепях держали, меня вербовать пытались, меня хранители соблазняли, но не поддался я!
– И?
– Бубенчики твои, – срифмовал Ургриен. – Не находишь, что ты мне слегка должен? Я ж не прошу у тебя повышения…
– Я тебе ещё пару списков подкину, тогда и поговорим о повышении, – кивнул Люсьен, изображая из себя повелителя. – Конкретней давай.
– Да что конкретней, Люсьен, – задушевно молвил Ургриен. – Пока ты мне не расскажешь, почему мальчишку нельзя просто прихлопнуть, я отсюда не выйду.
Люсьен достал из внутреннего кармана расчёску для бровей. Всякий в их ведомстве знал: если Люсьен принимается расчёсывать брови – он на самом деле хочет тебя убить. А если ты совсем несгораемый, как базальта кусок, то Люсьен уж найдёт способ проверить твою несгораемость. И мало не покажется.
Ибо даже в Бездне младшие демоны продолжают чувствовать боль. На то они и младшие, несовершенные творения Накрови!
Так что, пожалуй, да – Ургриен здорово рисковал. Но с другой стороны, а что ему было терять? Он даже свободен по-настоящему не был никогда. Как маленький ребёнок прощупывает почву и выясняет пределы родительского терпения, так и младший демон сейчас выяснял: насколько хрупко его положение в демонском обществе после возвращения из плена.
Если ему тут не доверяют и подозревают, что Эмильен успел его завербовать, то дело плохо.
Причесав брови и полюбовавшись в зеркало, материализовавшееся на ладони, Люсьен произнёс:
– Мальчишку трогать нельзя. Будет хорошо, если ты даже пальцем его не коснёшься. Понял?
И тут мелькнуло на его лице какое-то этакое выражение. Отливающие рыжиной волосы вдруг сверкнули огнём, рыжие брови, только что расчёсанные, свелись к переносице, а губы растянулись в улыбке, и Ургриен понял. Вспомнил тёмно-рыжие вихры шестилетнего парнишки с улицы, у которого есть только таинственный «деда» и Тилли, живые, смышлёные глаза того же самого янтарного цвета. Угораздило же Люсьена… Постойте-ка, это он, значит…