— Это она так думает? — нахмурился ткач. — Да, я ее не понимал и не понимаю. Но ведь неправда, что как к собаке! Хотел только, чтобы она не хуже других была, а она вон как восприняла...
Он обреченно махнул рукой, в глазах застыли слезы обиды.
— Грустно все это... — вздохнул Тинувиэль. — Девочке ведь порой только несколько ласковых слов от вас нужно было, а не постоянные нотации. По себе помню, насколько это больно и обидно — выкладываться до последнего, надеясь получить похвалу отца, а вместо этого... А! Не хочу вспоминать! Она же тепла и доброты в жизни не видела, неужели вы этого не понимаете? Она плакала, а «любимые» сестры над ней смеялись. Знаете, когда бьют подкованным сапогом в самую душу, причем самые близкие, это очень больно... И такого не прощают.
— Все мы, наверное, были в чем-то неправы... — Раст опустил голову.
Впервые в жизни пожилой орк задумался о том, что чувствовала девочка, которую с самого раннего детства только шпыняли, ставя в пример сестер. Она изо всех сил тянулась, с трепетом ждала хоть малейшей похвалы, но не получала ее. Только новые поучения. Вспомнилось почему-то, как Рахе впервые удалось выткать холст без грубых ошибок, и она принесла готовую работу отцу, с робкой надеждой глядя на него. А он, вместо похвалы, принялся выискивать мелкие погрешности и тыкать дочь в них носом. Сейчас ткач вспомнил, как помертвела в тот момент девочка, как погасла, так и не услышав ни одного доброго слова. Вот с того времени, похоже, она и замкнулась в своих фантазиях.
— Кстати, именно ей послезавтра на площади Камней будет вручен Кагалом жезл Памяти, как первому орку, ставшему после уважаемого Храта учеником горного мастера, — добавил недобро скалящийся череп, сильно не любивший, когда кого-нибудь все время топтали и унижали, как бедную девушку в этой семейке.
Потрясенные взгляды отца, матери, сестер и соседей бальзамом пролились на душу Рахи. Когда отец неожиданно подошел и попросил прощения, девушка очень удивилась, но тут же простила родным все обиды и бросилась обниматься, уже не сдерживая слез радости. Начался веселый переполох. Соседи повытаскивали из домов столы, устроив импровизированный праздник. Как же, уроженец Волчьей улицы вышел в горные мастера и егеря, такое грех было не отметить.
Вахья с Хадой все время теребили Раху, расспрашивая о случившемся и бросая завистливые взгляды на красивого эльфа, ставшего наставником их сестры. В полет над пропастью они, правда, не поверили, а слухи до улицы еще не докатились. Но и всего остального хватило для множества восторженных ахов и охов. Путь той, кого во всем мире вскоре станут звать Серой Звездой или Черной Ведьмой — в зависимости от отношения — только начинался.