И пусть не переводились маги, которые удостаивались наград за свои достижения из рук самого императора, никто там и не смог стать известнее Горуса. Мага, который открыто принимал всех осуждённых империей стихийников.
— Не пугайся так, я не причиню тебе зла, — улыбнулся он.
— Я н-не боюсь, просто… — выдохнула, сцепила перед собой руки. — Я не верила, до последнего не верила, что дойду и попаду… к вам. Это ведь… а я всего лишь… — Я окончательно запуталась и замолчала.
— Уверен, что ты очень талантливая девушка, Эль. Откуда ты? — Что-то защекотало в затылке, но почесаться перед таки магом… я не решилась.
— Я из империи. Империи Оришан, — добавила и поморщилась.
Глупо. Как будто в нашем мире есть ещё какая-то империя.
— Тебя… обвинили в чём-то, чего ты не делала? Несправедливо осудили? Может быть, приговорили к заточению в Гвинбо́ре или учёбе в академии? — осторожно и мягко. Щекотка в затылке усилилась. — Что привело тебя к нам, в Ороканскую пустошь?
— Я… — От волнения свело пальцы. Сердце снова застучало как ненормальное. — Меня… мои родители… вы не подумайте, они хорошие, просто…
— Просто боялись тебя? — склонил голову Горус, внимательно глядя на меня.
Главнокомандующий империи и бояться стихийника? Тем более если это любимая дочь.
— Нет, что вы, — улыбнулась, встретилась с ним взглядом. — Они, правда, хорошие. Папа всегда хотел для меня только добра, нанимал учителей, никогда не ругался, если я что-то… поджигала. Он очень любил и меня, и моих… — А вот про брата и сестру незачем. Они здесь, вообще, ни при чём. — Я бы и не сбегала, просто меня… Его императорское величество Лориан выбрал меня. Своей милостью… — В горле встал ком. Не будь этой дурацкой милости, всё осталось бы по-прежнему! — Меня выбрали, чтобы лишить стихийной магии. Осчастливить, — с горькой усмешкой. — Но ведь все знают, что никто из стихийников ещё не выживал. Вестник бы рассказал, но раз рассказывать не о чем, значит…
— Всё хорошо, не бойся, Эль. — Горус легко приобнял меня за плечи, щекотка в голове разом прошла. — Здесь тебя не достанет даже его вездесущее императорское величество. Всё-всё, не плачь. — Он вытер одинокую слезинку, скатившуюся по моей щеке. Расцепил мои руки, взял в свои, поймал взгляд. — Ты мне веришь, Эль?
Глаза, которые до этого казались тёмными, вдруг посветлели. Пошли цветными разводами, словно круги на воде, если в неё бросить камешек.