В отчаянии Фьют сжал щупальцами голову. Повернулся к людям.
— Барракуда мёртв. Я не могу понять, что его убило, никаких повреждений!
Чёрные кляксы испятнали снаружи тело кальмара. Оно начало терять прозрачность, словно запотевающее стекло. На поверхности воды собралась безобразная масляная корка, волны сбивали её морщинами, и на гребнях пузырилась коричневая пена. Всё видимое пространство залива было темнее, чем обычно, кое-где на нём растекались неровные радуги.
— Нефть. — Голос Рины был хриплым, чужим. — Похоже, серьёзный разлив, настоящее бедствие. Значит, та чёрная масса, через которую мы проплывали, — эмульсия. Барракуда задохнулся в ней. И ты задохнёшься, Фьют. Смотри не суйся наружу.
— Что ещё за нефть? — Октопус побледнел, казался крайне обескураженным. — Но мне надо назад, как же не соваться?..
Он вздымал край мантии, гоняя воду часто и с натугой — видимо, сказывалось загрязнение. А за бортом — чистый яд.
Рина вдруг чётко осознала: Фьют обречён. Наружу ему нельзя, в мёртвом кальмаре же октопус быстро погибнет. Жалко…
С другой стороны, это просто моллюск. И он уже выполнил свою функцию: доставил людей к поверхности. Теперь бы выбраться и понять, где корабль.
В ушах стучало «бом-бом-бом»: углекислота накопилась в воздухе. Хонер валялся с закрытыми глазами. Кислород близко, близко! Надо разорвать медузу и стенку кальмара. Ножей нет, но вполне реально сделать это пальцами, одетыми в неопрен.
Правда, тогда последняя чистая вода выльется и Фьют захлебнётся в чёрной жиже. Получается, Рина убьёт его…
Всё равно моллюск нежилец. Сколько их гибнет прямо сейчас, в нефтяном пятне? Завтра тысячи морских обитателей выкинет на берег масляная волна. Одним больше…
Рина сделала усилие, поднялась… И отключилась.
Она пришла в себя от того, что кто-то бил по щекам мокрым полотенцем. Оказалось, это щупальце Фьюта, который просунул его внутрь медузы и громко щёлкал за куполом:
— Эй! Эй! Тебе лучше?
Откуда-то поддувал свежий ветерок, живительный, морской! Рина с трудом подняла глаза: в потолке торчало два рифлёных шланга. Другие их концы выходили через медузу и стенку кальмара наружу.
Надо же, моллюск, — а догадался сделать вентиляцию.
Рина еле повернулась, затылок ломило. Октопус уже приводил в чувство Хонера; тот ругался и вяло пытался отбиться.