День ко дню прибавлялся, а девушка все никак не объявлялась. Никому и дела уже не было до семейства Гринвальди. Был человек и не стало. А жизнь-то идет, некогда оплакивать ушедших…
Только Томас все никак места себе не находил, а еще тяжело ему далось наступление зимы, холодной и немой. Снег землю в лесу укрыл. Считай, схоронил все следы последние. А Гринвальди очень надеялся, может, на белом покрове что проявится. Но все было тщетно. Ничего смена сезона не изменила, только усугубила тоску по родной душе. Вот и праздники подступали, приближалось начало нового календарного года. Первый Новый год без его любимой хохотушки Гвенди, как же жить без нее окаянной?
Праздничный стол накрывать не стали. Рюмер поставил на каминную полку семь новогодних свечей и ушел к себе спать. А хозяин из светлой памяти к сестре решил все-таки зажечь эти свечи, а на седьмой загадать желание.
И как только огонек на фитиле седьмой свечи воспылал, пролетел эхом стук в дверь по опустевшему дому.
Томас прислушался. Снова стук.
— Рюмер, — прокричал хозяин, подзывая своего слугу.
А тот только собирался уже ложиться в постель, да не успел, быстро сунул босые ступни в домашние тапки и прибежал в чем был. Так они и стояли оба, посматривая на дверь, не решаясь ее открыть.
Тихий плач привлек их внимание и побудил все-таки отпереть дверь.
На ступеньках крыльца стояла корзинка, небольшая, но довольно вместительная, а в ней… под теплым одеялом находились дети. Крохотные и плачущие. А сбоку на красном поясе (до боли в ребрах знакомом) к корзинке была привязана записка:
«Милый братец, прости, что не послушала тебя и сбежала. Это твои племянники. Воспитай их как сможешь. С любовью, Гвендалин».
И больше ни строчки…